Движение жертвы впереди рейда муравьев обеспечивает временную отсрочку. Лучшее, на что может надеяться любое существо, – рвануться на свободу налево или направо от рейда и таким образом убраться с муравьиной тропы; но для добычи, должно быть, трудно определить распределение скопления муравьев среди листового опада и растений на земле, поэтому выбор курса становится случайным делом. Если добыче не удается выбрать верное направление, армия приблизится к ее новому местоположению и ударит снова. А если она спасется еще раз, группа может сделать третью попытку и так далее. Из-за своей ширины групповой рейд, скорее всего, будет постоянно встречаться с мечущимся червем или с прыгающим кузнечиком. (Узкая колонна позади роящегося рейда – это совсем другое дело; ее сеть бегущих муравьев слишком слаба, и большинство жертв прорываются через нее. Поэтому виды муравьев, формирующих рейды колоннами, в основном собирают семена и слабую добычу, хотя такой рейд может разрастись в рой, если найдет более крупные трофеи.)
Даже сумевшие сбежать могут не выжить. Я однажды видел сверчка, ракетой вылетевшего из своего убежища под листом. После серии зигзагов он оказался далеко от рейда, но несколько муравьев еще упорно цеплялись за него. Они грызли его, замедляя его движения, и наконец тело жертвы свело конвульсиями. Однако муравьи, завалившие его, были теперь так далеко от своей семьи, что умерли бы раньше, чем нашли гнездо.
Участники рейда мародеров, кажется, постоянно настроены на битву. Они сражаются с упорной пугающей точностью, и в больших рейдах, несомненно, есть расходные войска. Мелкие рабочие больше всего подвержены смертности. Прыгающий сверчок сумел изжевать пару мелких рабочих, висевших на его ноге, в фарш, прежде чем поддаться остальным. На пути назад к рейду я видел мелких рабочих, которые продырявили толстую гусеницу, и один из них утонул в жиже, которая вылилась из нее. Позже в этом рейде я увидел солдата-термита с пылающей рыжей головой, рядом с которым мелкие рабочие муравьи казались карликами, но они окружали его, как собаки – медведя гризли. Черные челюсти термита были остры как ножи, и каждый мелкий рабочий, приближавшийся к ним, разрезался пополам чисто, как гильотиной, покуда десяток муравьев не набросился на термита сзади и не одолел его.
Словно военный корреспондент, привыкший к трагедии, я наблюдал, как в схватках с добычей ломают и давят сотни мелких рабочих, а весь ужас бойни приближали линзы моей фотокамеры. Никогда не отвлекаясь от дела, чтобы спастись, они демонстрировали потрясающую преданность своему долгу. Это заставило меня задуматься о преимуществах эмоционального отупения в бою даже среди наделенных чувствами людей. Как писал один из авторов о Гражданской войне, «солдатам, возможно, было легче думать о себе не как о людях, а как о машинах»[76]
.Такие мысли свидетельствуют, насколько я был захвачен драматизмом момента, нажимая на спуск фотоаппарата каждый раз, как случалось что-то удивительное. Я видел, что мелкие рабочие могут тянуть за ноги солдата-термита, пока он не оказался распростертым (
Мои снимки превратились в сценарную раскадровку, которая показывала, что внутри рейда, после того как мелкие рабочие обездвижат тело, средние рабочие и солдаты становятся ударной силой, приходящей, чтобы провести разделку туши. Средние рабочие помещаются в более узкие уголки и щелки, чем те, куда могут проникнуть солдаты, возможно, проводя некое разделение труда при разделке туши.