Приключения Тома Сойера

Том достал из кармана главное из своих сокровищ, медную шишечку от каминной подставки для дров, и протянув руку так, чтобы оно оказалось перед глазами Бекки, сказал:

— Пожалуйста, Бекки, прими это.

Она ударила его по руке, сокровище полетело на пол. Том, громко топая, покинул класс и направился к холмам, а там и за них, решив, что в школу сегодня не вернется. Бекки, поплакав еще немного, заподозрила беду. Она подбежала к двери. Тома нигде видно не было. Она обежала школу, надеясь найти его на площадке для игр, — Тома не было и там. Тогда она позвала:

— Том! Вернись ко мне, Том!

Она вслушивалась изо всех сил, но ответа не получила. Безлюдье и тишина окружали ее. Бекки присела и заплакала снова, коря себя, но к этому времени в школу уже начали возвращаться ученики, и девочке пришлось затаить свое горе, скрыть от всех разбитое сердце и приготовиться к испытанию долгими, скучными, мучительными послеполуденными часами, к одиночеству среди чужих ей людей, ни с одним из которых не могла поделиться она своими печалями.

Глава VIII Будущий дерзкий пират

Некоторое время Том вилял, сворачивая из одного переулка в другой, а достаточно удалившись от пути, которым ученики обыкновенно возвращались в школу, перешел на горестную трусцу. Раза два или три он перешел вброд ручей, ибо среди подростков бытовало поверье, что, пересекая любой поток, ты сбиваешь с толку преследователей. Через полчаса он уже миновал стоявшую на верхушке Кардиффской горы усадьбу вдовы Дуглас — школа, оставшаяся в долине за его спиной, отсюда почти не различалась. Том вступил в частый лес, прибрел, не разбирая дороги, в самую его чащу, а там уселся на мху под развесистым дубом. Воздух здесь был неподвижен, мертвящий полуденный зной заставил умолкнуть даже птиц, природа лежала в забытьи, нарушаемом только редким, далеким постукиванием дятла, которое усугубляло, казалось, затопившее все вокруг безмолвие, ощущение одиночества. Душа мальчика тонула в печали, чувства его пребывали в счастливом согласии со всем, что он видел вокруг. Долгое время он просидел, уткнув локти в колени и подперев подбородок ладонями. Мрачные мысли томили его. Жизнь представлялась ему глупой напастью, и это еще в лучшем случае, он вполовину, если не больше, завидовал не так давно скончавшемуся Джимми Ходжесу; как это, наверное, хорошо — лежать в забытьи, в дремоте, которая длится и длится, меж тем как ветер шепчет что-то в древесных кронах, лаская цветы и траву на твоей могиле, лежать и знать, что ничто уже и никогда не будет тебе докучать, не причинит горя. Право, будь он в воскресной школе на хорошем счету, так хоть сейчас согласился бы уйти навсегда, свести с жизнью последние счеты. Ну вот, возьмите хоть эту девчонку. Что он ей такого сделал? Да ничего. Ведь он желал ей только добра, а она обошлась с ним, как с собакой — как с самой последней собакой. Ладно, она еще пожалеет об этом — да только поздно будет. Ах, если бы он мог умереть — на какое-то время!