Мэри сказала, что убийство и на нее подействовало подобным же образом. Сида услышанное, похоже, удовлетворило. Том постарался убраться из столовой под первым же благовидным предлогом и после целую неделю жаловался на зубную боль и стягивал себе на ночь челюсти тряпицей. Он так никогда и не узнал, что по ночам Сид наблюдал за ним и не раз сдвигал повязку и долгое время вслушивался, приподнявшись на локте, в лепет Тома, а после возвращал повязку на прежнее место. Постепенно растревоженный разум Тома успокоился, а зубная боль надоела ему и получила отставку. Если Сиду и удалось вывести что-либо из бессвязного бормотания Тома, выводы эти он держал при себе.
Товарищи по школе увлеклись в это время судебными дознаниями причин, по которым издыхала та или иная из находимых ими кошек, и Тому казалось, что это никогда Том никогда не набивался на таких дознаниях в коронеры, хотя прежде норовил играть во всех детских затеях самую видную роль; он даже свидетелем ни разу не выступил, отметил Сид, что также было странно; не миновало внимания Сида и то обстоятельство, что Том относился к этим расследованиям с явным отвращением и старался, как только мог, уклониться от участия в них. Сид дивился, но молчал. Впрочем, в конце концов, дознания вышли из моды и перестали терзать совесть Тома.
В это печальное время Том каждые день-два приходил, улучив время, к зарешеченному окошку маленькой городской тюрьмы и передавал сквозь него «убийце» утешительные подношения — любые, какими ему удавалось разжиться. Тюрьмой городку служила жалкая кирпичная лачуга, стоявшая на окраинном болоте, держать у нее охрану городок позволить себе не мог — да и то сказать, большую часть времени она пустовала. Подношения же эти очень и очень помогали Тому утихомиривать его назойливую совесть.
У жителей городка прямо-таки руки чесались вывалять Индейца Джо в смоле и перьях и прокатить на шесте — в наказание за то, что он вытащил из могилы покойника, — однако Индеец наводил на всех такой страх, что никого, пожелавшего возглавить это предприятие, не сыскалось, и от мысли, действительно очень дельной, пришлось отказаться. Показания свои Джо оба раза начинал прямо с драки, опуская предварившее ее разорение могилы, и потому всем представлялось разумным не доводить пока это дело до суда общества.
Глава XII
Кот и «Болеутолитель»
Одна из причин, по которым Том отвлекся от своих тайных горестей, состояла в том, что у него появилась еще одна, более тяжкая. Бекки Тэтчер перестала ходить в школу. Несколько дней Том пытался, призывая на помощь всю свою гордость, махнуть на девочку рукой — не получилось. И скоро он уже слонялся ночами у дома ее отца, чувствуя себя совершенно несчастным. Бекки болела. А что если она умрет? Мысль эта мутила рассудок Тома. Сражения больше не привлекали его, не привлекало даже пиратство. Обаяние жизни развеялось, оставив взамен себя безнадежность. Том забросил обруч, а с ним и погонялку, ибо никакой радости они ему уже не доставляли. Тетушка его встревожилась. И принялась испытывать на Томе самые разные панацеи. Она принадлежала к числу людей, свято веривших в патентованные лекарства и новомодные средства укрепления и поправки здоровья, и очень любила проверять оные. Всякий раз, как появлялось нечто новое по этой части, ее охватывало лихорадочное, нетерпеливое желание попробовать его — не на себе, ибо она вообще никогда не болела, но на первом, кто подвернется под руку. Она подписывалась на все «оздоровительные» журналы и сочиняемые мошенниками френологические брошюрки, — важное невежество, их наполнявшее, было как дыхание духа жизни в ноздрях ее. Все их бредни касательно проветривания помещения, того, как следует ложиться спать и как вставать, что надлежит есть и что пить, сколько шагов проходить в день, в каком пребывать настроении и какую одежду носить, принимались ею, как святое писание, — она и не замечала никогда, что все наставления, даваемые ими в одном месяце, привычно опровергаются ими же в следующем. Женщиной она была на редкость простодушной, бесхитростной, отчего и обратилась в легкую добычу этих изданий. Она собирала шарлатанские журналы и снадобья, взгромождалась, во всеоружии смерти, на бледного, метафорически выражаясь, коня и ад следовал за нею. Тете Полли и в голову никогда не приходило, что ее страждущие ближние вовсе не усматривали в ней ангела-целителя и бальзам из Галаада.
Как раз в то время вошло в моду водолечение, и жалкое состояние Тома оказалось для тети Полли даром небес. Каждое утро, на рассвете, она отводила его в дровяной сарай и обрушивала на беднягу потоки ледяной воды, а затем растирала, чтобы привести мальчика в чувство, кусачим, как наждак, полотенцем, оборачивала в сырую простыню и укладывала под одеяла, дабы он пропотел от души — Том и потел, пока у него, как он выражался, «желтые пятна этой самой души через поры наружу не вылезали».