Приключения Тома Сойера

Бекки покинула школу с одной стайкой учеников, Том с другой, и вскоре они встретились в конце проулка и возвратились в школу, перешедшую теперь в полное их распоряжение. Они уселись за парту, положили на нее грифельную доску, и Том, вручив Бекки грифель, стал водить ее рукой по доске, на которой вскоре возник еще один удивительный дом. Когда же их взаимный интерес к искусству стал ослабевать, дети разговорились. Том, купаясь в блаженстве, спросил:

– Тебе крысы нравятся?

– Нет! Я их терпеть не могу.

– Да я, в общем, тоже – живых. Я спросил о дохлых, которых можно вертеть на веревочке над головой.

– Нет, мне и такие не нравятся. Вот что я люблю, так это резинку жевать.

– Ну еще бы! Жалко, у меня сейчас нет ни одной.

– Правда? А у меня есть немного. Хочешь, дам тебе пожевать, только ты ее мне верни.

Предложение было принято, они по очереди пожевали резинку, болтая от удовольствия не достававшими до пола ногами.

– Ты в цирке когда-нибудь была? – спросил Том.

– Да, и папа обещал как-нибудь сводить меня еще раз, если я буду хорошо себя вести.

– А я раза три был или четыре – в общем, много. Церковь в сравнении с цирком – ерунда. Как вырасту, сразу устроюсь в цирк клоуном.

– Правда? Как интересно. Они такие милые, накрашенные.

– Ну да. И деньги лопатой гребут – Бен Рождерс говорит, больше доллара в день. Слушай, Бекки, а ты когда-нибудь обручалась?

– Как это?

– Ну, чтобы замуж выйти.

– Нет.

– Попробовать хочешь?

– Наверное. Не знаю. А на что это похоже?

– Похоже? Да ни на что это не похоже. Просто ты говоришь мальчику, что ни с кем больше не будешь, только с ним, всегда-всегда-всегда, потом вы целуетесь – и все. Самое простое дело.

– Целуемся? А зачем?

– Ну, это, сама понимаешь… в общем, так всегда делают.

– Все?

– Конечно, все, – ну, то есть, которые друг дружку любят. Помнишь, что я написал на доске?

– Э-э… да.

– И что?

– Мне не хочется повторять.

– Так давай я повторю.

– Э-э… да… только в другой раз.

– Лучше сейчас.

– Нет, не сейчас… давай завтра.

– Ну уж нет – сейчас. Пожалуйста, Бекки, – я шепотом, тихо-тихо.

Бекки заколебалась. Том, приняв молчание за согласие, обвил талию девочки рукой, приблизил губы к ее уху и еле слышно повторил свое признание. И попросил:

– А теперь ты мне прошепчи – те же самые слова.

Бекки недолгое время отнекивалась, но затем попросила:

– Ты отвернись, не смотри на меня, – тогда и прошепчу. Только не говори никому, ладно, Том? Ты ведь не кому не скажешь?

– Нет, что ты, никому. Ну, давай, Бекки.

Том отвернулся. Бекки робко склонилась к нему, так близко, что кудри Тома легко качнулись от ее дыхания, и прошептала:

– Я… люблю… вас.

 И они тут же вскочили на ноги, и Том погнался за ней, бегавшей вокруг парт и скамеек, и наконец, загнал ее в угол, и она замерла, прикрыв белым передничком лицо. Том, сжав ее шею ладонями, с мольбой в голосе произнес:

– Ну, уже все, Бекки, мы уже все сделали, – только не поцеловались. Но ты этого не бойся, это пустяки. Прошу тебя, Бекки.

И он потянул к себе ее сжимавшие передничек руки.

Мало-помалу Бекки уступала ему, и скоро руки ее упали, лицо, раскрасневшееся от борьбы, поднялось к Тому, она сдалась. Том, поцеловав ее красные губки, сказал:

– Вот теперь совсем уже все, Бекки. И знаешь, теперь ты не должна любить никого, только меня, и замуж ни за кого, кроме меня, не выходить, всегда, никогда и во веки веков! Идет?

– Да, Том, я никого, кроме тебя, не полюблю, и замуж ни за кого не пойду – но только и ты тоже ни на ком больше не женись.

– Конечно! А как же. Так уж положено. И в школу теперь ты будешь со мной ходить и из школы тоже, – главное, чтобы никто нас не заметил, – и на всяких праздниках мы будем танцевать только друг с другом, потому что, если кто обручился, они всегда так делают.

– Как хорошо. Я про такое раньше и не слышала.

– О, это знаешь как весело? Да вот, когда я с Эмми Лоренс…

Глаза Бекки округлились, и Том, поняв, что дал маху, сконфуженно умолк.

– О, Том! Значит, я не первая, с кем ты обручился?

Бекки заплакала. Том сказал:

– Ой, ну не плачь, Бекки, она мне больше совсем не нужна.

– Нужна, Том, – ты сам знаешь, что нужна.

Он попытался обвить ее шею руками, но Бекки оттолкнула его и отвернулась, продолжая плакать, к стене. Том предпринял вторую попытку, лепеча на сей раз слова утешения, и был отвергнут снова. Гордость вспыхнула в нем, он повернулся и вышел из школы. Постоял у крыльца в смущении и тревоге, время от времени оглядываясь на дверь в надежде, что Бекки раскается и пойдет искать его. Нет, не пошла. Затем ему стало как-то неловко – а что, если все-таки он сам во всем виноват? Теперь Тому уже трудно было вернуться к Бекки, попытаться снова завоевать ее любовь, однако он набрался мужества и вошел в школу. Бекки так и стояла в углу – лицом к стене, рыдая. Сердце Тома мучительно сжалось. Он подошел к девочке, помялся, не зная, как начать. И наконец, робко произнес:

– Бекки, я… мне никто не нужен, только ты.

Ответа он не услышал – одни рыдания.

– Бекки, – умоляюще, – ну скажи что-нибудь, Бекки.

Новые рыдания.