Приключения в приличном обществе (СИ)

Я бы тоже подобно ему заскучал, если бы дважды во время Старухинской речи над городом не повисал мираж. Один раз на востоке, другой - немного южнее, визуализируя процесс процветания, который он яркими красками расписал. Это явление для меня было в диковинку, и какие бы спецэффекты для этого ни использовались, мираж удался на славу.

Тот, что состоялся на востоке, носил индустриальный характер, воспроизводя трубы теплоэнергоцентрали, стены и оранжевые корпуса какого-то предприятия в натуральную величину. Доносился даже тонкий металлический визг - работали в инструментальном цехе станки, свиристели сверла, на участке сборки вращался под действием сжатого воздуха пневматический гайковерт. Виден был даже пожилой фрезеровщик - для этого стена на минуту стала прозрачной - тычущий пальцем в какой-то чертеж. Невдалеке начальник цеха чокался с группой рабочих.

Юго-восточный мираж был пасторального свойства. Летняя зеленая лужайка, за лужайкой мерцала вода, торчал удочки рыболовов. На траве резвились дети под присмотром старших сестер и мамаш. Матерый, но нисколько не злой волчище заигрывал с жирной овцой.

Вероятно, заготовлены были и другие сюжеты, поглядеть на которые приходили люди от других избирательных урн, да так и оставались, захваченные перспективой нового будущего.

А в перерыве между сюжетами, пока оратор отвечал на дополнительные вопросы, Маша и заплаканная секретарша показывали стриптиз.

- Вы не могли бы отодвинуться влево, дружище? - обратился Утятин к широкоплечему избирателю, закрывавшему ему вид из окна автомобиля.

- Это ужасно, - сказал я.

- Стриптиз? Не вижу в этом ничего ужасного, - весело отозвался граф. Ему сообщилось общее ликование. - Политика становится тем, чем она и является, в конце концов.

Но я имел в виду, что ужасно другое. К этому времени потеплело, но не настолько, чтобы показываться избирателям голой. Маша, конечно, была хороша, но сейчас кожа ее отливала синим и была покрыта пупырышками. Лицо, искаженное волевым усилием, было далеко не столь привлекательно, как на подушке, тогда, в нумерах. Музыка была маршевая.

- Даешь! - кричали в толпе, приветствуя столь пикантный капитализм.

Маша, подстрекаемая толпой, рванула бретельки.

Нет, ничего не шевельнулось в душе.

Одобрение толпы было настолько всеобщим и громогласным, что перекрывало рычание бульдозеров. Это князь С. подоспел со сворой соратников, отсекая и оттесняя к автобусам старухинский электорат. Сам князь стоял тут же, но из-за презрения к народу слова не мог вымолвить и только стволом поводил на дверь автобуса, подгоняя избирателей.

- Вот так и нагнетаем численность, - с удовлетворением отметил граф.

Люди не сразу заметили такой произвол, а заметив, заволновались. Передние ряды заколебались, задние, не колеблясь, бросились наутек. Но их останавливали более быстроногие наши молодцы.

Автобусы подходили один за другим, и, забрав избирателей, увозили к пруду.

Мы тоже тронулись. Я оглянулся. Слава Богу, синяя Маша одевалась уже, остановившись на полминуты, чтобы влить в себя фужер.

- На таких китах, как мы с вами, маркиз, вся земля держится, - сказал Утятин.

- Мир держится на понтах, а не на китах, - сказал шевалье, на этот раз правильно все уловив.

- Я слыву либералом, - говорил граф, - да и в наше время без либерализма нельзя. Все люди - люди. Но только не эти мотыгинские. Эти никакому увещеванию недоступны. Народ самого неблагородного происхождения и сомнительной благонадежности. Я бы их на конюшнях порол, честное слово. Есть у нас областные очаги напряженности - у губернатора перечень - и мотыгинские в этом списке на третьем месте или даже на втором.

- А на первом кто?

- На первом? Дом Социального Обеспечения со вчерашнего дня. Но среди этих содомовцев хоть люди думающие попадаются, а здесь? - Мы подъезжали. Он кивнул на чернеющую толпу. - Что они, в простоте и простокваше, видели? Что у них, от сохи и чернозема, может быть конструктивного? Мы тут памятник дворянству собрались водрузить. Установили постамент в центре города - гранитную глыбу в шестьдесят тонн. Обтесали ее. Так они этот постамент ночью на лошадях вывезли. Хотят своего Мотыгина вместо дворянства увековечить. А на все уговоры вернуть гранит на место только отмалчиваются.

- Так чем же знаменит этот мятежный мужик?

- Мятежами, чем же еще. У них с поручиковых времен распря, еще за межи.

Дом-музей Матвея Мотыгина, где хранились гнутые им подковы, клок его бороды, а так же писаная маслом 'Девушка в кокошнике' - грустная крепостная женщина Матрена Мартынова - был украшен ветвями олив.

Поскольку возле музея было наиболее чисто, а площадка заасфальтирована, хотя и не без колдобин, то толпа собралась именно в этом месте. Да и пьедестал был тут. Дворянский постамент с прислоненной к нему лестницей обнесли жердями, чтоб выступающие не свалились. Их, когда мы подъехали, было трое. Вероятно, это и были те кандидатуры, из которых мотыгинским предстояло выбирать.