«Для Тарасовой книги о русском режиссере — помнишь, его театр представил у нас прошлым летом необычного Чехова, Ава встретилась с двумя русскими актрисами, которых у нас знают по „Зеркалу“ Тарковского. Та, что сыграла мать, уверяет, будто дух Тарковского поддерживает с ней мерцающую, но постоянную связь. Не нужно понимать ее буквально — у актеров в памяти слишком большой выбор чужих слов, поэтому нет умения искать свои, даже когда есть собственные мысли. Если помнить, как ее героиня в белом льняном платье с вышивкой, сидя на изгороди, ждет мужа, который так никогда и не приедет, а вместо него внезапный порыв ветра, колышущий куст боярышника, траву, как бы объясняет и предсказывает трагизм и одиночество жизни, если учесть, что любая мистика попадала в Советском Союзе под нелепый запрет, то не у каждого появится дежурная ироническая улыбка, привычно встречающая все, что заступает за границу физиологически ощущаемого мира. А я к тому же слушаю Авины лекции о русской Психее, почти материализованной в литературе, музыке, живописи».
«Когда Ава говорит „у вас, в Европе“, „Россия и Европа“, я возмущаюсь: Россия же часть Европы! И тогда она объясняет мне, как нервно относятся русские к своему положению в мире: одни хотят быть западниками и европейцами, другие агрессивно стремятся к славянскому единству, третьи твердят о евразийстве, четвертые — американофилы… Мне же кажется, что за этой пестротой теряется конкретный вопрос о способе равноправных взаимоотношений: какая Европа нужна России и какая Россия нужна Европе…»
«Сегодня весь день Ава провела в своей комнате, выбегая из нее на каждый телефонный звонок. Часов в пять вечера я собралась к Петеру и, памятуя о ее давнишней просьбе, настойчивой, искренней, непраздной и деликатной, позвала с собой. Она покраснела, но твердо отказалась, чем даже огорчила меня.
Когда я вернулась, Ава была напряжена и удручена. На мой дежурный вопрос, не звонил ли кто, она снова покраснела, опустила припухшие веки и покачала головой: „Нет“».
До запланированного отступления, то есть до отъезда Тараса в Цюрих, оставалось совсем уже мало дней. Хотя что значит — мало? Даже если б и год был до расставания — Аве этого все равно недостаточно. Она не маялась только из-за разлуки, неизбежной оттого, что человек смертен. Но первой должна быть она.
Пытаясь выяснить, что же так гложет Тараса, Ава поняла — он и сам не надеется разобраться в этом и буквально убегает от преследующего его клубка проблем, который ни распутать, ни разрубить не в состоянии. Он даже почти отказался, не признаваясь в этом и себе, — от необсуждаемого, несомненного намерения закончить рукопись до отъезда. Ссылался на занятость актрис, с которыми нужно добеседовать, на недоступность Эраста, на цейтнот… Ава, уже давно выполнившая свою часть работы, буквально навязала себя, напросилась к нему домой. С одной целью — привести в порядок сделанное и решить, можно ли успеть с книгой.
Круглый дубовый стол пришлось раздвинуть, как для гостей, чтобы разместить на нем вырезки, рукописные и машинописные листки по главам и подглавкам. Лучше всего дело обстояло с первой частью, монологом Эраста, сложенным из его устных рассказов, теле- и радиоинтервью, реплик на репетициях, эссе. Получался постмодернистский коллаж, в котором не хватало легко осуществимой малости — слов Эраста о тех, кто для второй части дал о нем показания.
Передохнули, выпили кофе и принялись за вторую стопку. Ава, увлекшись чтением, чувствовала себя просто счастливым человеком и не обратила внимания на телефонный звонок. Но когда Тарас, сидящий напротив, стал отвечать односложно, официальным скованным голосом, она прислушалась. Из трубки, судорожно прижатой ко рту и неплотно к уху, — конспирация наоборот, — донесся тонкий женский голос: «Ты не один? Я сегодня задержусь часа на два, не…» — на этих словах Тарас спохватился и вдавил трубку в ухо, сохранив на лице угрюмое, насупленное выражение.
Трудно было не заплакать, не сбросить все бумаги на пол и не выбежать из этого чужого дома. Друзья-мужчины уже присутствовали в жизни Тараса, когда; она с ним познакомилась. Они воспринимались ею как природная данность, против которой роптать и глупо, и бессмысленно. Они и бывшая жена не мешали ее чувству, отнюдь не покорному и не безответному. Ава надеялась на ответ и ждала его. Какого? Если бы этот гипотетический вопрос задал Тарас, что невозможно, то Ава дала бы искренний и правдивый ответ, очень уязвимый ввиду высокопарности и наивности: мечтаю, чтобы в результате нашего полного, абсолютного сближения мне удалось найти в вашей душе не занятый никем уголок, о существовании которого вы сами не догадываетесь. Ведь назначение человека — раскопать в себе и использовать в жизни все, дарованное природой… Себе тот вопрос Ава не задавала, полагаясь на интуицию.