— Вот это будет здорово. А как ты думаешь, почему монахи Аббата такие толстые?
— Здесь нечего и думать, это потому что они едят один хлеб, пьют одну воду и ничего не делают, только молятся.
— А крестьяне почему-то худые и оборванные, каждый день смотрю на них с башни и удивляюсь.
— Крестьяне как раз работают днями и ночами, пашут поля, выращивают хлеб, добывают камень, только им от этого достается ничтожно мало. Все плоды их труда забирает Аббат и его монахи.
— Нет в этом мире справедливости, ещё раз убеждаюсь. Прикрываясь верой творить беззаконие…
— Да, мой милый. Это и есть фарисейство, которое изобличает Священное Писание.
— Это о них ты мне пела, — Деннис задумался. — Спой мне пожалуйста ещё твою песню?
— Я спою тебе, а ты пока засыпай, — я положила голову ему на грудь и начала тихо петь, пока, в конце концов, сон не одолел меня саму.
Каждое утро меня будили ослепительно-золотые лучи восходящего солнца, которые заполняли комнату, в это время суток она казалась вырезанной из янтаря. Но сегодня, когда утренняя звезда ещё даже не успела показаться над землёй, а утренний туман рассеяться, меня разбудил женский визг. Сквозь сон услышав пронзительный шум, я не сразу поняла, что происходит, лишь почувствовала, как Деннис, аккуратно придержав меня, ибо я лежала на его груди, и подложив мне под голову подушку, встал с кровати.
— Нас атакуют! — раздался под окнами крик Джима.
Спустя мгновение распахнулись тяжёлые двери и в покои вбежал Индра, который до этого спал в соседней комнате за стеной. Это окончательно развеяло мой сон, и я приподнялась на постели.
— Друзья, кажется, у нас гости! — его изумрудные глаза горели огнём, а голос напоминал львиный рык.
— Мы слышали, Индра! — ответил Деннис, одеваясь на ходу. — Давайте-ка посмотрим, кто пожаловал на этот раз.
Едва успев одеться, мы поднялись на одну из башен и увидели, что неприятель уже подошёл к броду. На сей раз Аббат сообразил прислать отряд лучников и инженеров. Наши стрелки́-арабы мигом натянули тетиву и на неприятеля дождём полились десятки стрел. В то же время и вражеские стрелы взмыли над нами. Вдруг Деннис вскрикнул, как-будто его пронзила резкая боль.
— Мауля́и! * — под свист стрел и стоны павших загалдели лучники.
Я не сразу поняла, что произошло, но инстинктивно обернулась. Огнедышащее чудовище не испугало бы меня так же сильно, как то, что предстало перед моим взором. В грудь моего возлюбленного, острым осколком, вонзилась вражеская стрела, по рубашке все больше и больше расплывалось багровое пятно, а лицо его стало белее мела. В глазах Индры отражался ужас, а я почувствовала как по моей голове побежали мурашки.
— Боже! Любимый! — закричала я. Он посмотрел на меня, попытавшись улыбнуться, погладил по щеке и, от обильной кровопотери, начал терять сознание.
— Друг! — Индра мгновенно подхватил его и понес в башню.
Там дежурил лекарь Карл Роттерби. Увидев, что Деннис ранен, он схватил сумку со снадобьями, бросился к нему и стал осматривать рану.
— Стрела не задела сердце, но вонзилась глубоко, — заключил он. — Его светлость потерял много крови.
Вытащив стрелу, лекарь остановил кровотечение и перевязал рану.
— Остальное в руках Господа, — вздохнул он.
Неприятельские лучники и инженеры, тем временем, даже не успев построить осадных машин, были разбиты хорошо обученными арабскими стрелка́ми. Тучных монахов, которые вскоре подошли следом за лучниками, постигла та же судьба.
Деннис так и не пришел в сознание. Индра перенес его из башни домой и уложил на кровати в покоях. Мы сели рядом. На белой повязке вновь появилось багровое пятно крови, которая просочилась из раны. Индра приложил ухо к его груди, пытаясь услышать биение сердца. Изумрудные глаза ракшаса все больше и больше наполнялись ужасом.
— Нет. Господи, этого не может быть! — содрогаясь от рыданий я сжала руку Денниса. Она была белой и такой холодной, что в моих жилах заледенела кровь.
Индра упал на колени, воздел руки кверху и закричал так, что мне пришлось закрыть уши ладонями:
— Кришна! Ганеша! Боги! Вы избавили меня от рабства! Избавьте же и моего друга от смерти!
Мы ничего не сказали Кристине, так как боялись ранить материнское сердце. Несколько часов, в глубокой скорби, мы провели у кровати, пока не пришел Карл Роттерби, держа в руках кожаную сумку со снадобьями и какое-то белое полотно, от вида которого мне стало совсем дурно. Лекарь попросил нас удалиться. Мне казалось, что вот-вот я упаду без чувств, поэтому держалась за Индру, когда мы направились в сад.
До самого вечера мы сидели на скамье под пальмой во внутреннем дворе дома. Индра свесил голову и закрыл глаза, на него было жалко смотреть. Я горько плакала, уткнувшись лицом в его пушистую грудь.
«Деннис умер. Он ушёл от нас и больше никогда не вернётся», — бешено стучало в висках.
Плач не давал дышать, вместе со слезами уходили силы. Случившееся казалось кошмарным сном. Сном, после которого не будет пробуждения.
— Аида! Так это ты так громко плачешь? Что случилось, любимая? — послышалось мне.