Прикосновение

– Разумеется, сэр. С большим удовольствием.

Я жестом пригласила ее войти в купе. Она вошла – в глазах любопытство, на губах улыбка. Пока я оставалась в купе одна, его еще можно было считать уютным, но двоим здесь оказалось явно тесно.

– Чем могу… – начала она, но я вытянула руку, ухватилась за ее ладонь и переключилась.

Натан Койл. Он уже почти научился реагировать на внезапные переходы, и хотя его качнуло, а при освобождении закружилась голова, он тут же совершил резкий рывок, ударившись кулаком в стенку и поморщившись от боли. Я же успела перехватить его кисть и приковать к металлическому ограждению верхней полки, дожидаясь, пока он полностью придет в себя.

На это не потребовалось много времени. Он почувствовал браслет на запястье, застонал и сел, прислонившись к стенке купе.

– Опять, – усмехнулся он. – Где мы на этот раз?

– В поезде, идущем на Берлин.

Он приподнял брови, разглядывая меня.

– А кто ты сейчас? Я думал, ты предпочитаешь шлюх или мусорщиков.

Я оправила на себе форменный костюм.

– Мне кажется, я выгляжу вполне элегантно. Ты пропустил все веселье в Капикуле, в балканском экспрессе и в автобусе до Братиславы, а потому не в состоянии оценить красоту улыбки хорошо обученной проводницы, которая проверяет твой билет при посадке в этот вагон. К счастью, мы оба сможем насладиться поданным на завтрак джемом, о чем позаботились «Немецкие железные дороги».

– Терпеть не могу джем.

– Зато я его обожаю. Могу поглощать банками.

Он чуть распрямился и развернулся ко мне, чтобы посмотреть внимательнее.

– Ты угрожаешь мне… некой приправой к завтраку?

Я заправила выбившуюся прядь за ушко и сказала:

– У меня есть адрес Элис Майр.

У него сжались кулаки.

– Ничего, она будет готова к встрече с тобой.

– Догадываюсь. К этому времени твои дружки уже обрыскали всю Европу, разыскивая тебя. Или, вернее будет сказать, меня? Или нас обоих? И за то, что нас пока не нашли, мы оба должны благодарить судьбу. Я изучила досье под грифом «Кеплер», но так и не поняла, какой именно из моих поступков мог вызвать в тебе глубоко личную ненависть. Профессиональную неприязнь и враждебность на деловой почве я бы восприняла как должное. За последние десять лет я побывала в телах проституток, нищих, преступников, лжецов, убийц, воров. И не всегда вела себя… Скажем так, не всегда придерживалась строгих правил, как сейчас, но ты не можешь отказать мне в старании. – Я поежилась, внезапно ощутив, как холод пробрался под мой форменный жакет. – Твое досье лживо. Вероятно, ты полагаешь, что я убивала… К примеру, внедрялась в тело на ночь, накачивала его наркотиками и спиртным, а потом бросала умирать от передозировки на больничном полу. Я живу на этом свете дольше, чем ты в состоянии себе представить, и в прошлом мне приходилось… попадать в смертельные переделки. Но ведь ты разговаривал с хозяевами моих тел. Кто-то из них несчастлив? Кого-то из них обокрали и бросили голого умирать? Даже этого вполне достаточно, чтобы ты не мог не понимать… Ты знаешь, что я – неправильно выбранная цель.

Он ничего не говорил, даже не двигался. Сложив худые руки на впалой груди, я раздраженно прошипела:

– Ты считаешь, что имел моральное право. Все убийцы оправдываются подобным образом. И все равно, ты должен был убить только меня, но не Жозефину.

Что за нерешительность вдруг промелькнула в выражении его лица? Впервые проблеск мысли вместо чистой ненависти? Так сразу и не поймешь. Я слишком долго носила его лицо на себе, не особенно часто всматриваясь в него.

– Кто такой Галилео? – спросила я и заметила, как он перенес вес тела с одной ноги на другую, а затем обратно.

– Сколько прошло времени? – в свою очередь задал вопрос он. – Ведь всего несколько минут назад я застрелил тебя на станции «Таксим». Секунды не минуло, как ты была дворником в… не помню даже где. В каком-то другом городе. А сколько прошло на самом деле?

Я быстро прикинула.

– Пять дней. Но застрелил ты не меня.

– Но стрелял в тебя, – резко возразил он. – Именно в тебя, и большая трагедия, что погибла не ты.

– Но тебе приказали убить и Жозефину тоже.

– Да.

– Почему?

– Она заслужила смерть.

– Чем же?

– Ты прекрасно знаешь.

– На самом деле не знаю.

– Она убивала наших людей.

– Никого она не убивала, и мне не нравится, когда разговор начинает идти по замкнутому кругу.

Он потянул цепочку наручников – от злости, а не проверяя ее на прочность. Потом заметил:

– Тебе теперь должно быть хорошо знакомо мое тело.

– Еще бы.

– Как оно тебе? – спросил он, поворачиваясь, чтобы я могла снова рассмотреть его получше. – Ты могла оценить его с необычной точки зрения. Оно отвечает твоим запросам? У меня достаточно суровое лицо? А ноги подходящей длины? Нравится цвет волос?

– Суровое лицо не обязательно соответствует телу, которое к нему приложено.

– Я не могу представить себе его иным. Такое выражение придал ему я сам.