Прикосновение к любви

Наверное, она без колебаний отменила бы встречу, если бы не страстное желание услышать что-нибудь новое о Робине. Если даже окажется, что оставшийся у Хью рассказ не очень интересен, то останется особое удовольствие, которое таят несколько часов непрерывных разговоров о Робине. Эмма не спрашивала себя, почему она так хочет выяснить как можно больше об обстоятельствах его смерти, не задавалась она и вопросом, когда первоначальное оцепенелое потрясение превратилось в желание понять и разобраться. С тех пор, как такое желание впервые посетило ее, понадобился примерно месяц, чтобы составить письмо Теду. Он ответил сразу и вежливо. Тед писал, что потрясен известием о самоубийстве и что он понимает и сочувствует ее горю и ее ощущению причастности к смерти Робина. Тем не менее он полагает, что нелепо считать, будто Эмма хотя бы отчасти виновна в этой смерти. Если бы он мог успокоить ее, предложив какое-нибудь объяснение, он бы непременно так и сделал, но он чувствует себя таким же растерянным, как и она. Ничто из того, что произошло между ним и Робином в день их последней встречи, не предвещало подобного развития событий. Их разговор закончился воспоминаниями о студенческих годах, и вспоминали они с большим удовольствием. Тед искренне сожалеет, что ничем больше не в силах помочь; но, воспользовавшись данной возможностью, он возвращает ей блокнот Робина, который несколько недель назад обнаружил у себя в кармане пальто. В блокноте содержится первый из его рассказов. Наверное, он по ошибке прихватил его с собой.

Кроме того, Тед прислал ей рождественскую открытку и ксерокопию письма, из которого Эмма узнала массу ненужной информации о его семействе. Открытка стояла на каминной полке в ряду шести прочих открыток: в этом году их будет меньше, чем обычно. Двое знакомых приглашали ее встретить с ними Рождество, и хотя Эмма в полной мере сознавала, сколь добрые чувства стоят за этими приглашениями, ее обидело подспудное предположение, что развод суть безнадежное одиночество и бесприютность. Ее вовсе не пугала перспектива встретить Рождество одной, хотя она и решила, в основном под давлением родителей, на несколько дней съездить в Эдинбург. А пока ей удалось сделать новый дом, по крайней мере первый его этаж, более-менее сносным. Эмма заметила, что елка, стоявшая у лестницы, снова сбросила часть иголок, и обрадовалась предлогу вооружиться пылесосом и занять себя, пусть и на несколько минут. Покончив с уборкой, Эмма наконец решила, что пора идти.

Для субботнего вечера народу на улице было совсем немного. В тот вечер человеческое присутствие ощущалось в Ковентри не пьяными шатаниями по тротуарам и не целеустремленным курсированием людских компаний между пабами и ночными клубами; присутствие это скорее проявлялось зажженными окнами, задернутыми шторами, далекой музыкой. Эмма представляла, что там, за входными дверями: вечеринки в самом разгаре, праздничные телеконцерты, спиртное рекой и дети, которых никто не гонит спать. Ей хотелось знать, чем занимаются Марк с Элизабет; во всяком случае, она предполагала, что Марк и Элизабет проведут эту ночь вместе, в том или ином месте. При расставании Марк и Эмма дали себе и друг другу банальное обещание остаться друзьями, но они не сдержали этого обещания, ибо давно уже перестали быть друзьями — задолго до того, как разошлись. Эмма ничего не знала о том, что он делал в последние дни, и не сумела до конца подавить свое любопытство на этот счет. Рождественские открытки они, разумеется, друг другу послали.

Эмма поставила машину под янтарным уличным фонарем в нескольких домах от квартиры Хью. К этому часу снег уже засыпал все вокруг слоем толщиной в дюйм, а Хью почему-то не торопился открывать дверь, так что Эмма успела окончательно продрогнуть. Когда он наконец возник на пороге, вид у него был виноватый.

— У меня тут небольшие проблемы с вступительным блюдом, — объяснил он. — Кажется, я переборщил перцу.

— Привет, — сказала Эмма. — Я купила тебе вот это.

Она протянула ему бутылку, завернутую в лиловую бумагу.

— Привет, — сказал он. — Спасибо.

Он поцеловал ее в щеку, кольнув щетиной. Она поднялась вслед за ним по лестнице, недоумевая, зачем он надел галстук.

— Боюсь, основное блюдо немного припозднится, — сказал Хью, вводя ее в комнату. — Соседи по лестничной площадке запекали картошку, и я только сейчас сумел добраться до духовки.

— Ничего страшного. А я и не знала, что у вас общая кухня.

— Ну, обычно сложностей с этим не возникает. Ты не хочешь сесть?