Она не помнила, как долго просидела так, перебирая в уме все, что произошло за последние несколько дней – по вине не только Тесея, но и Хелен. Персефона надеялась, что ее заявление по поводу статьи Хелен немного развеяло недоверие, которое она вызвала. Казалось бы, так глупо беспокоиться о мнении общественности, когда ее собственный мир рушится, но факт оставался фактом – шторм Деметры вызвал столько волнений и гнева, что смертные искали любой предлог, чтобы изменить свое поклонение, а полубоги, выступавшие в качестве благородных защитников угнетенных, выглядели все более привлекательными – по мере того как раскрывались ошибки богов.
Прямо сейчас это было ее самым большим страхом. Полубоги становились лишь сильнее, а их могущество росло. Учитывая, что им уже удавалось ранить и убивать богов, они представляли реальную угрозу правлению олимпийцев.
Но им нужно было не просто что-то новое. Им нужно было что-то
Персефона знала, что Зевс не сдастся без боя. Вопрос был в том, будет ли он смотреть в правильном направлении, когда начнется атака? Прямо сейчас он, казалось, считает ее большей угрозой своему трону, чем Тесея. В любом случае одно она знала наверняка – если боги начнут войну, они столкнутся с новой Титаномахией, и независимо от исхода мир пострадает.
Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула, но напряжение в ее груди не ослабевало. Она пришла сюда, чтобы избавиться от тревоги, но все, что ей удалось, – создать еще большую.
Когда небо посветлело, Персефона уловила движение вдалеке. Это была Лекса. Она выпрямилась при приближении души. Каждый раз, когда она приходила в Элизий, она искала Лексу. Никогда не было наоборот. Сердце Персефоны бешено колотилось в груди, когда ее подруга подошла ближе: она спрашивала себя, было ли что-то не так, раз Лекса подошла к ней, или это просто признак, что ей стало лучше.
Лекса заняла свободное место рядом с Персефоной, и богиня повернулась, чтобы посмотреть, как Лекса подтянула колени к груди, копируя ее позу.
– Все в порядке? – спросила Персефона после того, как они посидели в тишине несколько мгновений.
Лекса нахмурилась, а затем положила голову на колени, повернувшись к Персефоне, по-прежнему не глядя ей в глаза.
– Думаю, я разозлила Танатоса, – сказала Лекса.
Персефона удивленно вскинула голову, что, вероятно, было чрезмерной реакцией, но, честно говоря, это было последнее, что она ожидала услышать.
– С чего бы ему злиться?
Персефона видела Танатоса сердитым всего несколько раз. Она даже не была уверена, что это было гневом, скорее разочарованием, но оба раза это было из-за Лексы.
– Потому что я поцеловала его.
– Ты
У Персефоны закружилась голова. Это ощущение пронзило ее, теплое и устойчивое, приятное отвлечение из тьмы своих мыслей. Несмотря на возбуждение Персефоны, Лекса была подавлена. Очевидно, что бы ни случилось после, она чувствовала себя неуверенно.
– Сомневаюсь, что это его разозлило, – мягко сказала Персефона.
– Он сказал, что этого не должно было случиться, – сказала Лекса. – Это звучит глупо?
Персефона на мгновение заколебалась, застигнутая врасплох тем, насколько последнее предложение прозвучало так, как сказала бы прежняя Лекса, но в то же время разочарованная тем, что Танатос был одним из
– Подожди, – сказала Персефона, поворачиваясь на траве лицом к Лексе. – Расскажи мне все.
– Я… не знаю, с чего начать, – сказала Лекса, и ее щеки вспыхнули.
Было странно наблюдать, как Лекса краснеет, потому что прежняя Лекса никогда бы так не поступила. Персефона считала, что она хорошо знает свою лучшую подругу, но это оказалось не так.
– Начни с самого начала.
– Я… не знаю, как это началось, – сказала Лекса.
– Где вы были, когда целовались? – спросила Персефона.
– Мы лежали под деревом, – сказала Лекса.
Это прозвучало довольно интимно.
– Иногда мы сидим вместе по ночам, и Танатос рассказывает мне о своем дне. Обычно разговор проходит легко, но вчера вечером все было не так. Я даже не знаю почему. Ничего не произошло. Я просто была расстроена.
– И ты поцеловала его? – спросила Персефона.
– Да, – ответила Лекса.
Персефона постаралась не улыбнуться, потому что Лекса воспринимала все очень серьезно. Она хотела сказать ей, что, вероятно, они с Танатосом страдали от сексуальной неудовлетворенности, и присутствие друг друга только раздражало их инстинкты.
– И что он сделал?
– Он тоже поцеловал меня.
Персефона помолчала, а затем слегка наклонилась вперед.
– Как?
– Что – как?
– Как он поцеловал тебя? С языком?
– Персефона!