Прикосновение Хаоса

— Всё в руках Господа. Но ты ведь приехал сюда сам, а значит, чего‑то ищешь. Не задумывался чего? И от чего, ты всякий раз, замираешь сердцем, чувствуя прилив радости, завидев из далека купола нашей церкви? Не обманываешь ли ты себя, Игорь. Не противишься ли ты своему естеству, говоря подобное.

— Я!? — словно юноша, пойманный на обмане, Игорь покраснел, но, сообразив, что это разоблачение ни к чему его не обязывает, мгновенно расслабился и даже невинно по–детски улыбнулся. — От вас ничего не скроешь. Откуда знаете про купола?

— Я не первый год служу здесь. И поверь люди не такие уж разные. Их различают лишь греховные желания, а в остальном все очень похожи, — и он позволил себе улыбнуться чуть более радостно, чем прежде.

— Ах, Отец Константин. — Ридгер, шутливо погрозил пальцем, — Не хотел бы я встретиться с вами за столом переговоров.

Игорь ещё раз попытался заговорить о таинственных знаках, помогающих определить судьбу, но священник, только отрицательно качал головой.

Они ещё минут десять общались. Игорь задавал вопросы, Отец Константин отвечал. Он отвечал как обычно туманно и витиевато, но Игоря это устраивало, во всяком случае, в его словах не было ни какого руководства к действию, чего Ридгер как раз не желал слышать от кого бы то ни было.

Прощаясь, Отец Константин, осенил Игоря крестным знамением, пожелал удачи, и невзначай заметил, что будет рад следующей встрече, и Ридгер знал, что эти слова произнесены не ради соблюдения этикета, он действительно желает ему удачи, и действительно будет рад встрече.

Отец Константин удалился, а Ридгер вышел с территории церкви, и спустился к реке, живописно протекающей, у подножья холма, на котором высился златоглавый храм.

Он бродил по берегу, зарывая мысы своих дорогих ботинок в светло–зеленую траву. Вот так просто ходил и никуда не торопился. Он любовался природой, наблюдал за зигзагообразными полётами птиц, расчерчивающих небо непонятными, хаотичным с первого взгляда траекториям, наверное, то же просто так, без всякого смысла. Просто летают друг за другом, радуются хорошей погоде, и не думают, что будет через несколько дней, полностью доверяясь судьбе…или богу?

Ридгер позавидовал крылатой свободе пернатой стаи. В глубине его сознания зарождался вопрос, который Игорь не мог сформулировать словесно, но чувствовал, что он поразительно волнует его. Что же доставляет им такую радость в жизни? Отчего они беззаботно тратят свои силы на непонятные полёты, вместо того, что бы направить их на какое‑нибудь полезное мероприятие; например постройку шикарного гнезда, где им будет комфортно и тепло, а в гнезде можно накапливать съестные запасы, что бы не переживать о завтрашнем дне. И что? И для чего? Если они и так совершенно беспечны, и беззаботны. Если они, упиваясь своей беспечностью, могут, проводит время, как им хочется и где им хочется. А еда и так находится по близости, и её можно раздобыть в любой момент. Так для чего же делать запасы. На зиму? Но зачем? Ведь зимой они отправляются в тёплые страны, где мошки и комары, уже загодя трепещут от приближения твердоклювых охотников, но всё же не собираются покидать своё обиталище и, как и птицы беспечно рассекают воздух нелогичными пассами, без страха, по–своему радуясь жизни. Но чему? Чему они так радуются?

Ридгер представил себя большим комаром. Хотя нет, не большим и неповоротливым, а маленьким и юрким, с сильными крылышками, и отточенным острым хоботком, который как стальная игла без промедления прокалывает насквозь толстую кожу, и позволяет вдоволь напиться чужой крови.

Его передёрнуло. Он даже поморщился и брезгливо сплюнул на землю. Но не от явного запаха крови, ведь его он знал не понаслышке, а от полной безысходности, которую сулила ему комариная жизнь.

Неужели бесконечная погоня за однообразным пропитанием и есть смысл их жалкой жизни? Неужели так скучно и бессмысленно они проводят свой век? Где же стремление к славе, богатству, где погоня за удачей, и сложные путанные жизненные комбинации? Где все те неповторимые удовольствия, без которых жизнь пресна и никчемна. Как он сможет просто так летать с единственной мыслью об укусе, какого‑нибудь ротозея, подвергая своё никчемное существование неприятной возможности оборваться от хорошего шлепка потной и скользкой ладони. Да он и не стал бы сопротивляться, так и закончил бы комариный век, сося, свежую кровь, наблюдая одновременно за приближением неминуемой гибели. В таком финале есть хоть какая‑то доля романтики.

Ридгер усмехнулся своим странным мыслям. Он поднял голову вверх, и ещё раз посмотрел на птичьи игрища, закрывая глаза ладонью от уже не сильно слепящего вечернего солнца, которое большим и тяжёлым огненно–красным шаром, нависло над горизонтом.

— И эти не лучше комаров, — вслух произнёс он, — летают, сами не понимая зачем, и чему‑то радуются, на что‑то надеются, для чего‑то живут.

«Пути господни неисповедимы», — прозвучали слова Отца Константина в его голове.