Прикосновение зла

– Мастер Маддердин, – прервал меня Дитрих с широкой улыбкой, – он относился к нашей Лизке как к статуе Девы Марии. Чуть ли не молился на неё. А Михаил? Святые в раю не окружены такой любовью. Это человек, который никогда на них даже голоса не повысил.

– Справедливо. Так оно и было. – Василий покивал головой.

– Так скажите, как люди, знающие Грюнна и знающие жизнь, что могло заставить вашего зятя совершить столь безумный поступок?

– Ну, слово «безумный» и есть ответ, – буркнул старший из братьев. – Ведь, как известно, безумие иногда поражает людей, словно молния.

– Словно молния! – Василий вытаращил глаза, подтверждая слова Дитриха.

Конечно, могло быть и так. Не раз и не два я слышал о людях, которые в порыве безумия совершали поступки страшные или жалкие, а потом с ними можно было вполне адекватно разговаривать. Так могло случиться и в этом случае. Только мне трудно было поверить, что помешательству мог поддаться человек с таким рвением и выдержанностью построивший свою жизнь, который, вдобавок ничем не дал понять по себе, что в его разуме скрывается кроха безумия. Кроме того, в его поступках и словах я видел опасное совпадение с поступками и словами Роберта Пляйса. Может, это просто совпадение? Возможно... Но почему двое солидных, спокойных и состоятельных людей практически в одно время приняли решение уничтожить то, что больше всего любили?

* * *

Как мне позже сообщили братья Элизы, госпожа Грюнн только во второй половине дня заставила себя отпустить ребёнка из своих объятий. И то только потому, что малыш начал, наконец, отчаянно плакать, не понимая, почему мать не позволяет ему спуститься с её коленей. Но сразу после того, как жена Эриха отдала своего сына под опеку служанки и братьев, она энергично занялась работой по дому. Прежде всего, в саду я увидел нескольких вооружённых мужчин, и сразу понял, что Элиза наняла охрану, на случай, если мужу захочется вернуться домой. Потом я услышал, как она громко инструктирует слуг, что делать с одеждой её мужа, и из окна увидел, что эта одежда складывается в довольно внушительную кучу. Тогда я решил с ней поговорить.

– При всём уважении, госпожа Элиза, вы хотите поджечь город? – Спросил я. – Посмотрите на погоду, посмотрите на ветер, который разнесёт искры.

Она повернулась в мою сторону, и только теперь я заметил, как сильно изменилась с утра её лицо. Не знаю, назвал бы сейчас кто-нибудь Элизу прекраснейшей женщиной в городе. Она была бледна, губы были сжаты в узкую полоску, глаза покраснели, а веки опухли от слёз.

– Вы правы. – Она спокойно кивнула головой. – Я прикажу раздать это бедным. Пусть хоть они что-то получат от моего несчастья.

– А не знаете ли вы кого-то, кто был бы рад видеть вас несчастными? – Тут же спросил я.

– Везде полно злых людей. – Она пожала плечами. – Конечно, наше счастье многим кололо глаза.

– Многим? А кому, например, могу я узнать?

Она надолго замолчала.

– Я вижу, с вами действительно нужно следить за словами, мастер инквизитор.

– Таков уж я есть, – признал я. – Потому что, госпожа Элиза, чаще всего люди говорят: никто, а оказывается, что все или многие. Потом говорят: все или многие, а оказывается, что никто.

– Тогда и я, наверное, отвечу, что никто, – сказала она тихо. – Потому что, видите ли, я не сталкивалась с чьей-либо злостью или претензиями, выкрикиваемыми прямо в лицо. Но я не знаю, знакомо ли вам это чувство... – она на минуту умолкла и уставилась куда-то над моей головой. – То, как сам воздух, кажется, густеет, когда вы входите в комнату, полную людей. То, как они шепчут друг другу в уши, а когда вы направляете на них взгляд, они улыбаются быстро и неискренне. И то, что когда вы выходите, их взгляды, кажется, облепляют вашу спину, виснут на ней, словно мешки, полные чернозёма...

Бьюсь об заклад, Элизе никогда не приходилось таскать мешки с землёй, тем не менее, сравнение казалось наглядным. Знал ли я то чувство, о котором она говорила? Ба! Какой инквизитор его не знал?

– Немало раз бывало, что я покупала что-то, даже, знаете, не обязательно очень дорогое, и слышала: «Ну-ну, Бог к вам ласков, на нужду не жалуетесь». Всё это произносится таким отвратительным, якобы сердечным, тоном. И сопровождается улыбкой, приклеенной к губам... И если этот кто-то был с каким-нибудь своим другом, то я ещё видела быстрое подмигивание...

– Вы очень проницательны, госпожа Элиза.

– И немало раз, когда я проходила мимо мужчин, я слышала причмокивание, а затем тихий комментарий: «Хорошо иметь столько денег, сколько старый Грюнн». Так, как будто я вышла за него ради богатства. – Она ударила кулаком в открытую ладонь. – А я это сделала потому, что он... потому что он был, – поправилась она быстро, – хорошим человеком. Но, если быть честной... – Она посмотрела на меня неожиданно внимательно и проницательно. – Позвольте спросить, какова цель нашей беседы? Зачем вы хотите знать, кто нас не любил или кто нам завидовал?

– Я постараюсь вам всё честно объяснить, – пообещал я. – Почему бы нам не сесть где поспокойней, или, по крайней мере, где-нибудь, где нас не услышат?