Прикосновение зла

– Уверен, что правы, – ответил я вежливо, хотя мне было трудно удержаться от мысли, что до определённого момента подобно Грюнну мог думать и Иов.

Я быстро искоса посмотрел на Элизу, которая в свете свечей выглядела действительно свежей и прелестной. Я не знаю, была ли она прекраснейшей женщиной в Виттлихе, но со своей светлой кожей, мягкими чертами лица и золотыми волосами ей не стыдно было бы появиться даже при дворе вельможи. И при этом она казалась человеком, наделённым большей живостью разума, чем её супруг. Что, как известно, не всегда идёт мужчине во благо.

– У вас есть любимые блюда, мастер? – Женщина повернулась в мою сторону. – Что-нибудь особенное, что я могла бы вам приготовить?

– Я бы не посмел злоупотреблять  вашим гостеприимством, – сказал я и краем глаза заметил, как Грюнн кивает головой, по-видимому, одобряя мою скромность.

– Ладно, не отвечайте. – Она улыбнулась. – Я уверена, как Бог свят, что Бромберг уже успел расхвалить вам черепаховый суп...

– И раков, – добавил я, отвечая на её улыбку.

– Что правда, то правда, – вмешался Эрих. – Сколько живу, таких раков не едал. Знаете, я полжизни о таких деликатесах мог только мечтать. – Он начал тщательно вытирать соус хлебом. – Только потом Бог позволил мне достичь достатка тяжким трудом. И Бог также позволил мне счастливо разделить свой урожай с семьёй.

Я ничего не ответил, ибо что здесь можно было сказать. Я лишь поддакнул. Грюнн мне понравился. Он был простым, строгим человеком, который, однако, казалось, имел в сердце и в голове встроенный компас, ведущий в правильном направлении. Я был более чем уверен, что этого человека хорошо иметь среди друзей и плохо среди врагов.

– Ваше здоровье, господин Грюнн. – Я поднял кубок. – И ваше, милая госпожа.

– О, нет! – Мужчина поднял сосуд, но не приблизил его к губам. – Мы всегда сперва пьём за здоровье нашего сына. Чтобы он жил счастливым и здоровым, и чтобы Господь Бог и Ангелы приглядывали за ним во все минуты его жизни.

На лице хозяина отразилось искреннее умиление, когда он произносил эти слова.

– Прекрасный тост, – сказал я. – Надеюсь, всё будет так, как вы говорите. Искренне вам этого желаю.

Мы выпили, и вино было действительно вкусным, и, как я подозревал, оно не относилось к самым дешёвым. Но что ж, человек, который собственным тяжёлым трудом добился достатка, имел право этим достатком пользоваться. Такие люди мне нравились гораздо больше, чем те, кто прячет золото по сундукам, во всём обделяя и себя, и своих близких. А результат подобного поведения, как правило, такой, что, когда подобный скряга умирает, его семья, вместо того, чтобы погрузиться в печальные раздумья, занимается жестоким, безжалостным дележом имущества.

Я ещё немного побеседовал с Эрихом и Элизой, неожиданно наслаждаясь компанией счастливых людей, которые не хвастались этим счастьем, но и не собирались его скрывать. Потом попрощался, ибо понимал, что в какой-то момент присутствие чужого человека становится обременительным. Особенно с учётом того, что ранее Грюнн намекнул, что с удовольствием увидел бы в своём доме не одного ребёнка, а целую стайку маленьких сорванцов. Я подумал, что если я пойду спать пораньше, у него будет больше шансов начать реализовывать свои намерения. А учитывая красоту его жены, его наверняка не нужно было принуждать к подобным занятиям из-под палки.

* * *

Следующий день разбудил меня постукиванием дождя по ставням, но прежде чем я успел выйти из дома Грюннов, ливень превратился сначала в мелкий дождик, затем в редкую морось и, наконец, полностью прекратился. И только над городом по-прежнему плавал плотный слой свинцовых облаков, так что, глядя в небо, можно было почувствовать себя запертым в гигантской пещере с тёмно-синим потолком.

Я решил посетить Марию Грольш, которая была изгнана из дома Пляйса по обвинению в краже. Я надеялся, что гнев женщин не остыл, и что в ходе беседы она обронит, по крайней мере, несколько слов, которые позволят мне лучше узнать о браке Эсмеральды и Роберта. А может, даже не узнать, а выяснить, что об этой связи говорит человек, относящийся к ним неприязненно. Потому что дифирамбы Оттона не слишком меня убедили.