Прикосновение зверя

Это было так смешно и так одновременно больно.

Докатились. Упали в самую пропасть. Оба.

И кто из них первый позволил этому случиться?

Любовь превратилась в ничто, рассыпавшись в пыль, унесенная ветром. Осталось лишь желание безудержной звериной страсти, нужное… кому?

Вэл мало что понимала из происходящего, но одно знала точно — Раза нуждался в ней. Что это значило, какой силы была его привязанность к слабому человеку, почему она вообще была — ответов не существовало.

И Вэл не нашла ничего лучше, чем спросить прямо:

— Зачем тебе это, Ра?

Раза стоял, выпрямившись, в двух шагах от притихшей, не смевшей поднять глаза девушки. Краем глаза она видела его длинные ноги и кожу черных, плотно зашнурованных сапог.

— Только не подумай лишнего, пожалуйста. Ты мне действительно нравишься, нравится твое тело, нравятся твои испуганные глаза. — Раза помолчал, а затем добавил равнодушно, с нескрываемой желчью: — Нравится унижать тебя, знаешь, есть в этом что-то возбуждающее.

Вэл молчала, внимательно слушая, цепляясь за край стола вспотевшими пальцами. Невидящий взгляд был направлен вниз, волосы, взлохмаченные и спутанные, падали на потемневшие, подернутые пеленой слез глаза.

Хотелось кричать. Орать во все горло, криком вырвав из груди пустоту, наполнив бездушную оболочку жизнью.

Но она молчала, внимая привычно-равнодушному, спокойному, обретшему свою силу голосу Раза.

— Ты так уверена в себе, как ребенок. Явилась с легендами о том, какая сильная ты стала. Убийца. Так наивно звучит. Ты думаешь, будто что-то значишь для меня. Это очень мило — видеть в тебе такую слепую уверенность. И я подумал, а почему бы и нет? Почему бы не спать с тобой и не платить тебе за это, как… — злая ухмылка ударила словно кнутом, и, прежде чем Раза закончил, Вэл знала, что он скажет, — шлюхе. Твоя мать была шлюхой, насколько я помню? Поправь, если я не прав. Ты не хотела быть моей Второй, ну так будь шлюхой. Тебе это ближе.

Как забавно. А думалось, что больнее уже не бывает. Ошибалась. Бывает.

Оказывается, боль могла дробиться, увеличиваясь в размерах, заполняя до краев.

Вэл и не представляла, что бывает так плохо, но вот — наглядное доказательство. Кричать уже не хотелось — хотелось выть. Сдерживаться помогал инстинктивный страх, что она просто не вынесет собственную истерику, не повредится умом, не превратится в окончательно поехавшую.

— Ты будешь приходить сюда и делать то, что я тебе скажу, будешь послушной девочкой. Будешь тем, кем тебя считает весь город — моей игрушкой. Я буду трахать тебя тогда, когда мне это будет удобно, и так, как я сочту нужным. За это ты получишь все, что пожелаешь. В разумных пределах, конечно. Мне кажется, это больше, чем ты заслуживаешь. — Раза двинулся вперед, протягивая руку, дотрагиваясь пальцами до подбородка девушки и поднимая ее лицо. — В конце концов, должна же ты чего-нибудь добиться в жизни, грозная наемница, а? Твоя мать тобой бы гордилась, уверен. Она не доросла до таких высот, какие я предлагаю тебе. Что скажешь?

Вэл моргнула и несмело улыбнулась.

— Иди ты.

Глаза Раза чуть расширились, несколько ударов сердца он молчал, удерживая Вэл за подбородок, а затем криво улыбнулся знакомой хищной улыбкой:

— То есть ты не согласна?

— Нет. — Голубые, почти синие глаза без страха смотрели в лицо Раза.

— Хорошо, — кивнул он, — я знал, что ты так скажешь. Я дам тебе время подумать, смириться со своим положением и оценить преимущества, которые я тебе предлагаю. А пока можешь идти. И не забудь… — Раза помедлил, продолжая улыбаться, — взять с собой виноград. Он же здесь только для тебя, мой грозный Кролик.

ГЛАВА 16

Холодало. Ветер поднимался, шелестел занавесками в забывчиво приоткрытых окнах, редко, порывисто хлопал деревянными ставнями.

Вэл одиноко следовала за ветром и высокой фигурой, еле различимой в опустившихся на город сумерках, держась на приличном расстоянии, скрываясь в тени домов, невидимая и незаметная в сгущающейся темноте.

Привычно, понятно и легко.

Дэни была против, сетуя на плохой вкус Вэл, но та настояла на своем, купив себе новый короткий плащ до середины бедра из плотной темной, почти черной ткани, подбитый тончайшим мехом, — осень медленно, но верно вступала в свои права. Решающим в выборе был даже не цвет и не искусный мех, а глубокий капюшон, который надежно скрывал лицо. Прячась от чужих глаз, Вэл чувствовала себя увереннее.

Свой старый кожаный плащ она с легкими нотками сожаления убрала в шкаф до лучших времен.

Ее постоянно узнавали, таращились, не отводя удивленных или презрительных взглядов. Двусмысленно кивали, переглядывались. И посылали вслед колкие злые слова, долетавшие до уха злым шепотом.

Не трогали — и на том спасибо. Боялись, видимо, навлечь на себя гнев наместника.