Прикосновения Зла (СИ)

– А если я не желаю надевать венец? – мрачно взглянул исподлобья Варрон. – На нем едва ли запекся пролитый мною ихор. Совершивший преступление заслуживает справедливую кару. Чего хочешь добиться, силой вынуждая меня идти дальше по кровавой дороге, чтобы незаконно овладеть троном, возведенным на людских костях? Сначала Клавдий разорвал мне сердце, теперь ты вынимаешь душу, оставив бренное тело существовать без цели и смысла. Им легко управлять, словно тряпичным паяцем в кукольном театре. Не потому ли так стремишься сделать меня зесаром? Я ведь прав, Плетущий Сети? Ты желаешь обладать венцом, но не я!

Понтифекс сердито сверкнул глазами:

– Глупый мальчишка! Ты носишься со своими проблемами, как будто важнее их нет ничего на свете, и проявляешь только худшие черты - упрямство, малодушие и привычку себя жалеть. Неужели не понимаешь, что рушится Империя?! Ты убил одного, а теперь готов погубить сотни тысяч! Да, я мог бы взойти на трон и начать реформы, но слишком стар, чтобы их закончить. Сколько, по-твоему, я проживу? Для глубоких преобразований потребуются годы, как минимум, полтора-два десятилетия. Ты можешь поднять страну с колен и привести ее к процветанию. А вместо этого разводишь дрязги, словно базарная торговка!

– Хорошо, – немного помолчав, сдался Варрон. – Я согласен стать зесаром, но при одном условии.

– Ты не в том положении, мальчик, чтобы диктовать мне условия, – раздраженно ответил Руф.

– Тогда считай это моей просьбой.

– Говори.

Юноша поймал ртом еще одну крошечную каплю до сих пор не решившегося пролиться на взбудораженный город дождя:

– Я хочу, чтобы ни ты, ни кто-либо другой из твоих культистов, более никогда и ни при каких обстоятельствах ничего не подмешивали мне в пищу и питье.

– Странная просьба. Неужели ты полагаешь, что мы хотели отравить тебя?

– Нет, я так не думаю. И все же, исполни ее. Это ведь совсем не трудно.

– Даю слово, – твердо произнес понтифекс. – Нам обоим придется научиться взаимным уступкам. Хотя бы в мелочах.

Варрон кивнул, но думал в тот момент совсем о другом. Он размышлял, что чем сильнее жертва, угодившая в паутину, тем больше у нее шансов вырваться из цепких паучьих лап и, возможно, даже расправиться со своим мучителем. Из слабого восьмиглазый хищник выпьет все соки до последней капли.

Юноша привык жить в подчинении и зависимости, но внутренне часто противился этому. Судьба давала ликкийцу шанс попробовать себя в новой роли и он решительно принял вызов.

Священный для геллийцев и эбиссинцев розмарин отцвел более двух месяцев назад. Теперь этот пышный вечнозеленый кустарник тянулся вверх под жарким солнцем миновавшего зенит лета, окаймляя тропинку к роднику. С противоположной стороны живой изгороди, в низине, на ковре многолетних трав Мэйо присмотрел укромное место для плотских утех. Согласно поверьям, розмарин был растением богини красоты и любви, прекраснейшей Аэстиды. Юный нобиль искренне рассчитывал на ее заступничество, если его здесь все-таки обнаружат.

В этот раз отправившись к источнику за водой для лошадей, поморец умудрился соблазнить не рабыню, а младшую дочь лобастого надсмотрщика, фигуристую, замужнюю жеманницу.

Понимая, что времени у них немного, отпрыск сара до минимума сократил прелюдию и сразу перешел к действию. Пелэгия не возражала, охотно прогибаясь, чтобы ускорить наступление кульминации.

Распутница тихо постанывала, когда руки Мэйо то сильно сжимали ее бедра, то властно разводили их. Глаза девушки с туманной поволокой безумного желания буквально молили о ласках. Чуть приоткрытым блаженной мукой ртом она жадно хватала горячий воздух, обжигающий горло.

Движения поморца были резкими и стремительными, словно он долго копил силы ради этого момента, близкого к исступлению, когда чувства настолько обостряются, что пронзающее блаженство охватывает целиком, без остатка. С хищной улыбкой овладевшего дичью охотника нобиль наслаждался близостью трепетного женского тела, податливого и нежного, получая удовлетворение от абсолютной власти над ним. Нажав на затылок Пелэгии, Мэйо вынудил ее уткнуться носом в землю, а сам, запрокинув голову, любовался чистейшим южным небом.

Издав победное рычание, сын Макрина выгнулся, как тугой лук с натянутой тетивой. Опустошенный и обессиленный он провалился в пучину сладострастной истомы.

Отдыхая на траве, поморец следил через неплотно прикрытые веки, как девушка одергивает нижнюю тунику и расправляет столу[5]с широкими оборками.

– Ты не подаришь мне прощальный поцелуй? – требовательно намекнул нобиль.

Пелэгия присела и легко коснулась губами шеи Мэйо.

– Мой рот истосковался по медвяным сокам… – он ухватил прелестницу за плечи.

– Как можно?! – с негодованием воскликнула девушка. – Я – замужем, а ты – помолвлен!

– Невеста далеко… – сын Макрина изобразил глубокую печаль. – Тоска по ней терзает мою душу… О, сжалься, милосердная, и утоли скорее эту жажду!

– Ты так страдаешь по любимой… – восхищенно и сочувственно сказала Пелэгия.

– Разлука с ней становится порой невыносимой… – вдохновенно соврал поморец.