Прикосновения Зла (СИ)

Растроганная красавица уступила настойчивым просьбам. И не пожалела об этом. Мэйо в совершенстве владел искусством эбиссинского поцелуя: его язык с проворством пустынной змеи заскользил по краешкам зубов Пелэгии, потерся о них и, трепетно подрагивая, стал исследовать внутреннюю поверхность ее щек.

Увлекшись приятным занятием, поморец нервно вздрогнул, когда услышал за спиной голос Нереуса:

– Мой господин!

Раб сошел с тропинки и стоял на склоне холма, придерживаясь рукой за низко свисающую ветку магнолии.

– Да как ты смеешь прерывать мою беседу с этой милой нимфой?! – рявкнул нобиль. – Иди сюда, негодник! Я проучу тебя!

Геллиец упал на колени, воздев над головой скрещенные в запястьях руки.

Мэйо коршуном подлетел к нему, схватил за ворот туники и потащил в ближайшие кусты.

– Я буду колотить тебя, покуда лицо не превратиться в мякиш!

Удалившись на приличное расстояние, поморец отпустил невольника и как ни в чем не бывало спросил:

– Что случилось?

– Ты передумал меня бить?

– Я и не собирался! Сказал так для отвода глаз, желая поскорее отделаться от шлюхи.

– Шлюхи? Ты знаешь, чья она дочь?

– Кретина, по вине которого мы пачкались в навозе. Сначала я отдеру всех его дочек, затем присуну в зад жене.

Нереус покраснел:

– А если о том узнают?

– Непременно! Ты и расскажешь каждому знакомому, добавив крепкое словцо и красок.

– Отец зовет тебя. Я слышал, в доме суета. Велят складывать вещи к отъезду.

– Мои?

– И твои тоже. Из порта прибыли за лошадьми. Двенадцать лучших жеребцов погрузят на корабль. Мальчишкам приказано ловить Альтана.

Мэйо помрачнел. Альтан был его любимым конем, которого готовили не для скачек, а как боевую лошадь под будущего Всадника.

– Все ясно, – процедил нобиль. – Мы едем в Рон-Руан. Отец – на заседания Совета, а я – в проклятый легион.

– Но тебе же нет шестнадцати!

– И что? Его это волнует? Быстрее выдворит из дома – чище совесть и мигом поубавиться забот.

– Мой господин…

– Не тревожься, я помню о твоем освобождении.

Геллиец закусил губу. Подумав, он сказал с пылом и непоколебимостью:

– Свобода – это высшее из благ, ярчайшая звезда на небосклоне жизни, и свет ее манит в любое время суток, но разве право обладать такой наградой заслуживает тот, кто в трудный час лишь о себе печется? Когда страдает ближний, как я могу отворотить лицо? Ты будешь там один, среди чужих людей, с другим рабом, которого не знаешь! А если наживешь врагов, его подкупят и тогда сумеют учинить любую каверзу. Подумай об этом!

Благородный юноша молчал.

– Возьми меня с собой, прошу! – островитянин хотел упасть к его сандалиям, но Мэйо не позволил – остановил коротким жестом.

– Рабов в Империи с избытком. Коль плох один, продай, купи еще, – поморец сделал паузу. – А вот друзей, проверенных бедой, беззлобных, независтливых и честных, пожалуй, отыскать труднее, чем черный жемчуг.

– Твои слова являются согласием?

– Я обещал, что дам тебе свободу и, держу слово – даю свободу выбора. Ты волен поступить, как пожелаешь.

– Болтают, будто нет ничего краше зесарского дворца. Хочу взглянуть на это чудо света. И на храм Туроса. И на Арену меченосцев.

– А я, - подхватил Мэйо, – хочу попасть в бордель «Хмельной сатир», затем наведаться к гетере Мелии и посетить общественные термы. А после нанести визит жене почтенного советника…

– Наставить рога Фирму?

– Конечно! Он – коротышка и даже не заметит, что будет слегка ближе к потолку!

Представив скупца в образе получеловека-полуоленя, Нереус посчитал такого кевравра невероятно уродливым и богопротивным. Впрочем, Фирм не понравился рабу и в своем обычном виде, поэтому островитянин неожиданно для самого себя поддержал идею Мэйо еще раз выставить сановника дураком.

Книжная культура Империи находилась на пике процветания. В каждой провинции было минимум по одной государственной публичной библиотеке, а частные исчислялись сотнями. Их фонды состояли из секций, посвященных афарской, эбиссинской, геллийской и срединноземной литературе, а также подразделялись на специализации.

Портики и залы общественных книгохранилищ могли беспрепятственно посещать все граждане. Многие предприимчивые нобили занимались торговлей отдельными редкими книгами и целыми собраниями сочинений. Коллекции пополнялись не только подлинниками, но и искусно выполненными копиями, которые создавали специально обученные рабы-скрипторы[6]. Большой популярностью пользовались трактаты о выборе и хранении рукописей. Даже вольноотпущенники, разбогатев, непременно обзаводились хотя бы одним книжным стеллажом.

Сатирики жестоко высмеивали знать, превращающую библиотеки в роскошные украшения особняков, забывая об истинном предназначении этих сосредоточий мировой мудрости. Философы обличали скудоумцев, которые, имея несметные кладовые свитков, не удосуживался прочесть даже их названия.