Прикосновения Зла (СИ)

– И где теперь Клавдий? Предательски убит мятежником Варроном, что много лет плел сети заговора. Ты – не зесар и даже не советник. Когда дослужишься хотя бы до куратора общественных работ, тогда и станешь будоражить умы черни, выкидывая дерзкие курбеты.

Мэйо обиженно отвернулся.

– Как любящий отец, – мягко сказал Макрин, – я хочу видеть тебя счастливым, при должности, в кругу большой семьи, среди друзей и с полной чашей отличного вина. Хочу тобой гордиться и знать, что воспитал не только сына, но и гражданина, приумножающего славу Дома и государства.

– Возможно, я изберу военную карьеру, покуда не придумаю иного способа отделаться от брачных обязательств перед семейством торгаша.

– Ты вправе пойти любой дорогой, – градоначальник сжал запястье сына. – Если встретишь достойную девушку, хорошей крови, с незлобивым нравом, и пожелаешь стать ей мужем, то я, в ущерб себе, расторгну прежний договор.

– Спасибо за эти добрые слова, – молодой поморец улыбнулся краешками губ. – Я с должным уважением отнесусь к твоей просьбе, касающейся предстоящего визита, но, пожалуйста, не зови при мне рабов скотами.

– Хорошо, пусть будут вещи, разница невелика.

– У многих из них наличествуют признаки человеческой сущности, и было бы правильнее относить их к особому виду людей.

– Людей? – воскликнул Макрин с изумлением. – А если б лошадь вдруг заговорила, ее ты тоже возвеличил бы до человека? Вспомни зверинцы. Пока все хищники рассажены по клеткам, в ошейниках и под надзором, там абсолютно безопасно находиться. Но стоит распахнуть ворота и отпустить на волю этих тварей, начнется хаос. Они тотчас же вцепятся друг в друга, потом накинутся на нас, все, что найдут – порвут или изгадят. И власть достанется тому, кто будет самым сильным, диким и свирепым. Какое он воздвигнет государство? Где люди начнут, таясь, дрожать, когда на улицах и площадях с безумным воем, в дикой пляске закружится, подобно обезьянам, клейменый сброд? Такого ты желаешь? Чтобы не мы – они – катались в лектиках, повозках и верхом? Им подавай права! Не бить кнутами тех, кто мочится с балконов, кидается навозом, учиняет драки, сквернословит, а может, разрешить им насиловать всех женщин без разбора? Представь на миг, что раб тебя ударит и плюнет в лицо матери. Ты побежишь искать суда у тех же глупых и хохочущих мартышек, которые визжат от зависти к чужим деньгам, уму, благополучию? Или возьмешь увесистую плеть и негодяя запорешь до смерти, чтоб неповадно было скотине издеваться над людьми?

Мэйо закусил губу, придавленный тяжелыми, как гранитные плиты, аргументами отца.

– Запомни, сын, – продолжил градоначальник, – все, что ты видишь сейчас вокруг построено рабами, но придумано – свободнорожденными. Чудесные дома и храмы, мосты, фонтаны, сады, и эти арки акведука, и вон тот купол. Взгляни, какая роскошь!

– Да, здесь красиво.

– Ты хочешь рассказать мне о геллийцах и их традиции включать невольников в состав семьи, – Макрин поправил спадающий платок. – На острове царит иной уклад, неприменимый для крупных территорий. Рабство возникло на заре времен и будет иметь место до заката. Мы можем запретить клеймение, ошейники и кандалы, но не способны изменить природу зверя, равно как и природу человека.

– Нереус родился в семье людей и девять лет был свободным.

– Так что мешает составить документы и выслать его на родину? Боязнь расстаться с собственностью? Раз для тебя он – вещь, так не морочь мне голову.

– Отец! – воскликнул Мэйо. – На службе Всадникам предписано иметь с собой по одному рабу. Нереус вызвался сопровождать меня добровольно.

– Значит, ему удобно и привычно в шкуре зверя, а не человека, раз согласился дальше сидеть в клетке.

– Нет, ты не прав.

– Я бы поверил, что это жертва на алтарь любви, вот только между вами ее нет. Другим пускай в глаза хоть пыль, хоть золотой песок, меня ты не обманешь, Мэйо.

– Но…

– Давай не будем спорить и переменим тему.

– Я лишь хотел сказать… – понурился молодой нобиль. – Есть чувство, отражающее то, что мы видим в другом человеке и приносящее нам удовольствие –высшая, братская любовь.

– Расспроси своего раба о братской любви и о том, чем она может закончиться, – холодно заключил Макрин.

Дом Литтов был типичным городским особняком, который разительно отличался от сельских жилищ – вилл – популярных в Тарксе. Принадлежавшие семье Амандуса постройки занимали целый квартал. Главное здание, возведенное на искусственной насыпи, имело широкий фасад и было вытянуто в глубину, образуя внушительных размеров прямоугольник. За атрием[4], пол которого из отполированного бело-красного сигнина[5]выгодно гармонировал с настенными росписями, сочетавшими геллийские меандровые[6] ленты и цветочные мотивы, находился шестнадцатиколонный перистиль. Бассейн в его центре окружали ряды цветущих кустарников и мраморные фигуры фавнов. Напротив обращенного к перистилю таблинума[7]была устроена экседра[8], заставленная триклиниями и в летнее время служившая столовой.