Прикосновения Зла (СИ)

Лето уже переломилось, и в небольших ухоженных полях ячменя давно отцвели яркие маки, теперь среди спелых колосьев проглядывали островки такой сочной зелени, что казалось будто не трава тянется к небу, а раскиданы в желто-оранжевом море драгоценные изумруды.

Эбиссинский жеребец, приведенный юношей-рабом с обритой головой, был цвета полуденной пустыни, раскинувшейся к западу от Инты. Конь приплясывал, упираясь в удила. На узкой морде с миндальными глазами широко раздувались тонкие ноздри.

Нереус держал под уздцы светло-серого скакуна по кличке Апарктий. Островитянин задумчиво почесывал морду животного, настраиваясь на скачку.

Каждый, кто хоть раз соревновался верхом или в колеснице, понимал, сколь важно соблюсти все приметы, иначе капризная удача мигом переметнется к сопернику. Люди, редко посещавшие ипподром, знали до дюжины бытовавших там суеверий, новички-наездники – с полсотни, Мэйо и Нереус могли перечислить не меньше восьми десятков.

Пока сар и хозяева особняка устраивались в вынесенных под тканевый навес плетеных креслах, молодой поморец приблизился к Апарктию. Быстро шепнув охранительный заговор, юноша поцеловал лоб коня, а затем проделал тоже самое с геллийцем.

– На четырех ногах уезжаешь – на четырех и вернись, – Мэйо ободряюще улыбнулся невольнику.

Почтительно склонившись, раб тронул пальцем золотую серьгу:

– С твоим именем и в твою честь!

По заключенной между Литтами и Морганами договоренности, маршрут скачки пролег через скошенный луг, мимо водоотводного канала и обратно на холм, засаженный фруктовыми деревьями.

Длинная дистанция не пугала Нереуса. Его пятилетний жеребец обладал сухими, крепкими ногами, широкой грудью и отлогим плечом. Прикрываясь ладонью от рыжего предзакатного солнца, островитянин мысленно рассчитывал, где добавит хода, где напротив – одержит скакуна, чтобы сберечь его дыхание и силы. Зная горячий нрав Апарктия, геллиец предчувствовал, что тот весь отдастся скачке, загонит себя, но не позволит другому победить.

Эбиссинский конь был невысок ростом и злобно жал уши, когда верховой набирал повод чуть короче, чем следовало. Лысый парнишка смотрел вдаль с азартом, не отвлекаясь даже на то, чтобы облизнуть пересохшие от волнения губы.

Едва брошенный главой Дома Литтов платок коснулся земли, возвещая о начале состязания, Нереус сдавил пятками крутые бока Апарктия, который истомился в ожидании этого мига. Жеребец пружинисто сел на задние ноги и, взвившись, сорвался с места размашистым галопом.

Рожденный в царских конюшнях скакун оказался проворнее. Он вытянулся стрелой над сочным разнотравьем, и на два корпуса опередил противника. Островитянину чудилось, что по короткой шерсти звезды пустыни текло расплавленное золото и медовые блики вспыхивали в куцей гриве.

На гладком участке пути обе лошади наддали, выровнялись ноздря к ноздре и помчались вдоль канала, с грозным фырчаньем молотя копытами. Вскоре невольники покрыли половину отведенного расстояния и поворотили жеребцов у дорожного камня, очутившись спинами к ветру, а лицами – к восседавшим под навесом хозяевам.

Широкая тропа вела в гору, и хотя склон оказался довольно пологим, Нереуса охватило беспокойство. Соперник стремительно удалялся, а геллиец вынужденно созерцал гордо вскинутый хвост эбиссинского скакуна. Вероятно, его тренировали на выносливость, гоняя по песчаным холмам, Апарктий же готовился преимущественно в стенах ипподрома.

Запрокинув голову, сын пустыни совершал мощные толчки, разом выбрасывая передние ноги. Поморский жеребец хрипел и, жалея его, островитянин немеющими от напряжения руками натянул поводья. Сопротивляясь, конь стиснул медные удила, налег на них немалым весом и, будто испугавшись содеянного, полетел карьером.

Аллюр стал невероятно тряским. У светловолосого юноши сводило ноги. Он цеплялся коленями, но более не решился навязывать серому бойцу свою волю. Апарктий приободрился: что-то, доселе дремавшее, пробудилось в нем – возможно, одноименный дух северного ветра, осенью приносящего шквалы и град на геллийские земли.

Перед финишной прямой расстояние между соперниками составляло пять корпусов. Нереус морально готовился к проигрышу, но не с таким отрывом. Сын Бальбы использовал все свои умения, чтобы побудить жеребца ускориться.

На мгновение всадник и лошадь почти слились в единое целое, став тем воспетым сказителями кентавром, у которого быстрые ноги скакуна находятся под управлением человеческого рассудка.

Эбиссинский красавец выдохся. Он потерял почти треть хода и продолжил замедляться, двигаясь размеренными скачками галопа. Уже смирившийся с неизбежным поражением геллиец воспрял духом. Судьба давала ему шанс увести победу из-под носа противника.

Островитянин шумно дышал и бодрил Апарктия голосом. Некоторое время рабы ехали плечом к плечу, а затем лысый парнишка приотстал. У финишной черты Нереус выпрямился и, с горделивым превосходством глядя на нобилей, пересек ее первым.