Прикоснуться к дракону

Единственное, что мне остается, — это то, что моя плоть продолжает быстро заживать, и эти ужасные укусы исчезают так же быстро, как и появляются. Иногда, на долю секунды, они отвлекают меня от инстинктов спариваться, только чтобы эти инстинкты вернулись снова мгновением позже, хуже, чем раньше.

Запах женщины-человека милосерден и извилист — и с каждым вдохом он становится все хуже. Мощный экстаз и нераскаявшаяся тоска, каждая из которых управляла моим телом одновременно. Моя поза расширяется, когда я вдыхаю ее аромат, зная, что ее захватывает возбуждение, как и меня.

Я рычу. «Она повсюду! Везде!»

«Я должен был свернуться калачиком с драконицей прямо сейчас» — я стискиваю зубы сильнее, — «не нуждаясь в существе, которое уничтожило меня». Мои бедра извиваются во влажном воздухе, ища плотного удовлетворения там, где его нет. Женский аромат — цветочный и густой, насыщенный водяными лилиями и… и океанской водой. Как будто ее феромоны пришли из океанских песков и теперь греются на солнце.

Мое тело мокрое и нуждается в таком восхитительном солнце. Я слишком долго спал под пологом джунглей и прохладной водой.

Хрустнула ветка, и мои уши дернулись. Она переворачивается.

Она проснулась? Если бы не кость между нами, она была бы на расстоянии вытянутой руки. Устроив свое тело как можно лучше, я двигаюсь за поворот к входу, ныряя в отверстие глаза дракона.

Она замечает мое приближение, и ее тело напрягается, отвечая на мой вопрос. Я больше слышу, чем вижу, как это происходит; я хорошо знаю ее реакцию на меня в этот момент. Раньше я спотыкался не только из-за новых конечностей, но и потому, что не обращал внимания ни на что, кроме нее.

Двигаясь рядом с ней я сажусь, молчание затягивается. Единственные звуки теперь — дыхание и ночная музыка джунглей. Квакают лягушки, визжат отважные птицы, время от времени издалека доносится трепет растений и ветвей. В конце концов, они отключаются, когда дыхание человека снова углубляется.

Меня охватывает раздражение. Сон так далек от моих мыслей — он должен быть далек и от нее тоже! «Ее разум и тело должны испытывать те же муки, что и мои». Не осознавая, что делаю, я притягиваю ее тело к себе. Ее сопротивление возвращается. Хорошо.

Проклятие, мне больно и я в ужасе, чувствуя, что ее гибкое, мягкое тело повсюду — прикасается ко мне. Но когда она не наклоняется ближе, я хватаю ее за ногу, перекидываю ее через свою и опускаю нас на травянистую землю, пока мы почти не оказываемся рядом. Моя спина и голова слегка примостились на драконьем черепе. Таким образом, если бы не было темно, я мог бы видеть человеческую женщину, неподвижно лежащую на мне.

«Будь я все еще драконом, я бы сделал то же самое с драконицей». Я буду защищать ее маленькое тело после энергичного спаривания, обеспечивая ее безопасность своими когтями, зубами и хвостом, используя свое большое тело, чтобы покрыть ее как можно более полно.

Гнев, в котором я нуждаюсь, отказывается возвращаться, и вместо этого я чувствую удовлетворение. Удовлетворение, которого не должен иметь, не должен принимать. Но я чувствую это, несмотря ни на что.

«Человеческая женщина теплая». Вместо этого я размышляю. В отличие от драконицы. Драконицы маленькие, но жесткие, быстрые и жестокие. Они не делятся своим теплом и любовью ни с кем, кроме своих детей. Они независимые существа до самой своей сути, очень похожие на своих собратьев-мужчин.

Но этот человек… это не дракон.

«Она может обвиться вокруг меня, как я вокруг нее, чтобы защитить ее, как будто мы равны». Тепло в моей груди нарастает при этой мысли.

— Как тебя зовут? — шепчу я, охватывая руками ее спину, чтобы притянуть ближе ко мне. Такая маленькая, что даже под тонкой броней чувствуются ее кости.

Я чувствую, как ее рот двигается по моей плоти за короткое время до того, как она отвечает, посылая удары давления прямо в мой ствол.

— Исса, — наполняет мои уши ее мягкий голос.

Драконицы редко снисходят до того, чтобы заговорить со своими самцами, если только это не связано с их нуждами.

— Как тебя зовут? — так же тихо повторяет она мой вопрос, и в ее словах сквозит усталость.

Желая зарычать от ярости на ее дерзость, гнев все еще не возвращается. Вместо этого, учитывая ее великодушие в ответе на такой личный вопрос, единственный выход, который у меня есть, — сделать то же самое.

— Каос, — говорю я ей, мой тон более сильный и предостерегающий, чем мне бы хотелось. Как будто я хочу произвести на нее впечатление, показать ей, что я достоин ее как таковой.

У меня вырывается шипение.

Ее тело начало расслабляться до озвучивания мной моего имени, но оно снова напряглось. Она пытается оторвать от меня ногу, но один резкий рык заставляет ее остановиться.