Прикованная

Она не любила говорить о собственной профессии, особенно в компаниях, потому что стоило упомянуть об этом, как тут же сыпались рассказы про болезни – неважно какие и неважно у кого.

– Онколог-маммолог, оперирующий хирург, – сказала она скороговоркой, – работаю в диспансере.

Он откинулся на спинку стула:

– Моя жена тоже была врачом, офтальмологом. И умерла от рака.

– Ох… – Елена растерялась. – А в каком институте училась ваша жена? Может, я её знала?

– Чего на свете не бывает. В Первом на…

– На Петроградке? – подхватила Елена. – И я! Погодите, а она, сколько ей лет… было лет…

– Она моложе меня на десять лет, – Глеб оживился, – вот уж не ожидал совпадения! Соответственно, старше вас почти на четыре. Катерина… тогда ещё Степанова.

– Катерина Степанова… Катерина… – Елена изо всех сил напрягала память, пытаясь вспомнить девушку с этим именем, и не могла. – А как она выглядела?

– У меня есть фотография, я могу показать, но мне кажется, это не очень уместно. – Он смутился.

– Гм… – она задумалась, – покажите, ничего страшного.

Он достал из кармана небольшой чехол, а из него фото.

– Правда, здесь она незадолго до болезни, старше, чем была в институте.

С фотографии на Елену смотрела женщина с короткими рыжими кудрями, чуть курносая, с полными губами и волевым подбородком. Не красавица, но что-то в ней было. Она смотрела открыто и прямо, улыбаясь тому, кто её снимал.

– Красивая, – Елена вернула снимок, – но нет, к сожалению, не помню. Думаю, мы с ней разошлись в несколько курсов, знаете, как бывает – старшекурсники уже сами по себе и с молодняком знаться не хотят.

Он положил фотографию обратно – не в бумажник или паспорт, а в отдельный чехол, и Елена это отметила.

– Я любил её, – задумчиво сказал он, – прошло два с половиной года. Я и не думал, что могу кого-то встретить, решил, что мы с Глашкой так и состаримся вместе.

– С Глашкой?

Глеб засмеялся:

– С кошкой. Елена, может быть, это преждевременно, и, может быть, из нашего знакомства ничего не получится, но я рад, что встретил вас.

За соседним столиком смеялась молодёжная компания, из динамиков лился джаз, позвякивал колокольчик то открывающейся, то закрывающейся входной двери… дзынь. Лоскуты холодного, пропитанного дождём воздуха ноябрьским бархатом повисали за темнеющими окнами.

Они продолжали разговаривать. Немного неуклюже, немного неловко, разучившись это делать и пытаясь научиться снова.

Заказали коньяк, ещё кофе и по ломтику торта, отставляли в сторону чашки, просыпали сахар, барабанили пальцами по столу, приближая и приближая руки друг к другу, но не решаясь коснуться. Он улыбался, она хохотала, он постукивал носком ботинка, слушая про её занятия танцами в далёком детстве, она наматывала на палец салфетку, когда он рассказывал, как учился играть на гитаре. Смех, крошки, огоньки и блики по столу…

Через два часа они доехали до её дома и, как школьники, остановились у парадной. Он хотел её поцеловать, и она хотела, чтобы он её поцеловал: они робко смотрели друг на друга, не зная, как быть.

– Это, право, смешно, – он нервно дёрнул щекой, – вы не находите?

– Ужасно смешно, – подтвердила она.

– Чувствую себя подростком, – он смотрел на неё сверху вниз, – я хочу вас поцеловать, Елена.

Она молчала, глядя в его тёмные глаза. Он провёл пальцами по её волосам, бровям, щеке, наклонился и коснулся губами её губ. Очень легко.

Тепло. Запах – розмарин и ежевика. Брызги дождя, долетающие с козырька парадной, и ягодное тепло позднего вечера.

Он был осторожным и нежным.

– Спасибо за чудесный вечер, Елена, – проговорил он шёпотом почти на ухо и отступил на шаг.

Она открыла глаза:

– Да.

– Мы ещё увидимся?

– Да. – Ей хотелось встать на цыпочки и обнять его, но она просто улыбалась, касаясь дверной ручки.

– Я вам напишу, – он сделал ещё шаг назад, – доброй ночи.

Ночь за моими окошками темнее и беспросветнее, чем где бы то ни было.

Мне приходится умолять:

– Прости меня, прости, я не хотела, просто так… так само вышло, Володя, ты же знаешь, милый, как я тебя люблю, пожалуйста, не нужно успокоительное. Пожалуйста.

Я не хочу транквилизатор, очень не хочу.

– Ты мне обещала! – В его голосе разочарование и злость. – Ты же мне обещала, мама!

– Ведь всё прошло хорошо, – я молитвенно сложила руки, – только пару глотков вина, всего два глотка!

– Но ведь я тебе говорил отказаться! Ты помнишь? – Он повышает голос. – Я же тебе сказал!