Приквел

Все-таки протокол Ноль.

Нет, наверное, нужно обо всем по порядку. Когда Галик заорал, я включила общую тревогу и побежала вместе с ребенком к посадочному модулю. По дороге мне встретилась Мари. Она пыталась выяснить, что случилось. Я коротко ответила, что все плохо, и побежала дальше. Мари не отставала. Я объяснила, что Галик заплакал, значит, катастрофа. Мари разозлилась и попыталась отнять ребенка. Я изо всех сил оттолкнула ее и побежала дальше.

Неизвестно, чем бы кончилось дело, но тут тряхнуло первый раз. И тут же второй. А потом раздался сигнал: «Герметизация нарушена».

Мы успели добежать до шлюза, надели скафандры… И тут выяснилось, что для Галика скафандра нет! Шлюз за моей спиной захлопнулся. Дальше не помню.

Пришла в себя уже на поверхности. Казалось, что наблюдаю за каким-то кино: женщина в скафандре без шлема огромными прыжками несется к капсуле посадочного модуля, прижавшись ртом к носу и рту перепуганного младенца. Причем женщина – это я. Впрочем, про «огромные прыжки» я наврала. Мари быстро обогнала меня и успела распахнуть люк капсулы за пару секунд до того, как я потеряла сознание.

Весь путь до орбиты мы не разговаривали. Утешали ревущего Галика. Успокоить его удалось только на борту. И только когда Мари вернулась на планету.

* * *

За сутки Яна несколько раз связалась с планетой. Дежурный отвечал отрывисто: «Работаем», и по тембру было понятно, что он в скафандре. Мари ни разу не удалось услышать, зато один раз отозвался Фриц. Но он больше спрашивал, как там Галик. Узнав, что Галактион – как и положено космомладенцу – быстро приспособился к жизни на борту, Фриц отключился. Его Яна тоже больше не слышала.

Галик действительно быстро адаптировался. Центробежная сила, которая на корабле заменяла силу тяжести, его не смущала. К закрытым пространствам он привык с рождения. Единственное, что Галика настораживало – вид в иллюминатор. Нет, не настораживало, а завораживало. То медленно плывущее звездное небо, то поверхность родной для него планеты. Когда Галик не спал, то часами мог таращиться в иллюминатор, не вынимая соску изо рта.

Яна тоже не спала.

Она даже не думала, что протокол Ноль окажется таким ударом для нее. Год жизни – огромная оранжерея, тысячи опытов, наполеоновские планы на будущее. Яна вдруг поняла, что эта странная планета, для которой они так и не придумали названия, стала ее домом. Уже сейчас, на орбите, она начала скучать.

Яне даже показалось, что по Земле она тосковала меньше. Это, конечно, неправда, это эмоциональная реакция на шок, но абсолютно точно у нее никогда больше не будет такой интересной работы.

Яна попыталась утешить себя тем, что она реально первый галактический космобиолог, что она войдет во все учебники, но оказалось, что это слабое утешение. То есть совсем не утешение.

Яне ужасно хотелось присоединиться ко всем, понять, что произошло, если не спасти свои растения, то хотя бы законсервировать. Ведь эту планету нельзя бросать – сюда нужно обязательно прилететь еще раз!

Но единственное, что она могла, – это прижиматься носом к иллюминатору и пытаться высмотреть внизу хоть что-нибудь.

А в это время на планете Земля-2 кипели совершенно неземные страсти.

Что произошло, выяснилось быстро – землетрясение. Оно случилось, потому что критично подтаял ледник, из которого брали кислород для Нового Города. Оказывается, тот ледник держал огромную тектоническую плиту, а сейчас она сползла, нарушив герметизацию жилья и самое страшное – остановив оба завода по производству кислорода.

Фриц объявил протокол Ноль не раздумывая. Он сказал, что это знак судьбы, и счастье, что авария случилась до отлета корабля.

Но прошел день, шок у экипажа прошел, и люди принялись оценивать реальные потери.