Приливы войны

И вот от моего удара упал первый враг. Он рухнул прямо на камни, и я слышал, как треснул его череп. Мой брат оттащил меня от него, когда я хотел снять с него нагрудную пластину и щит. Я был без ума от радости — я жив, я чувствовал себя непобедимым! Многие молодые воины в таком состоянии действуют как варвары. А Лион оттащил меня.

Собрался наш отряд. Мы завладели этим местом, мы победили! Наши войска внизу приветствовали своё освобождение. Я видел, что с утёса свисали верёвки. Несколько человек снизу забрались наверх и теперь стояли перед нами. Я узнал македонского командира — он стал яростно и зло ругать Алкивиада.

Он назвал юношу беспечным. Говорил, что тот — ослушник, который не повинуется приказам. Из-за его самоуправства погибли трое, потеряны два корабля. Где щиты и оружие? Знает ли он, какое наказание ждёт нас за потерю? Глаза македонянина метали молнии. Уж он постарается, чтобы Алкивиада вздёрнули по обвинению в мятеже, если не в измене. Он клянётся Зевсом, что станцует на его могиле.

Трое македонских офицеров поддержали этого командира. Но выражение лица Алкивиада не изменилось. Он лишь ожидал конца разглагольствований.

   — Нельзя выступать с такой речью, — сказал он наконец, — стоя спиной к обрыву.

Не стану слишком драматизировать этот момент. Только скажу, что трое приверженцев капитана, принимая во внимание создавшееся положение, схватили своего командира и действительно столкнули его с обрыва.

Новая неожиданность для нас — тех, кто впервые в своей молодой жизни испытал такой ужас, какого и представить себе прежде не мог! Что с нами будет? Находящиеся внизу наверняка сообщат о действиях Алкивиада. Мы — соучастники. Неужели нас будут судить как убийц? И наши имена будут очернены, наши семьи — обесчещены, нашим родным будет стыдно за нас? Неужто нас вернут в Афины в цепях и мы будем ждать казни?

Алкивиад приблизился к трём македонянам, положил им руки на плечи и заверил, что у него нет дурных намерений. Он спросил у них имя и род того офицера, что сорвался со скалы.

   — Подготовьте донесение, — приказал Алкивиад.

И продиктовал текст приказа о вынесении благодарности за героизм. Всё совершенное им в ту ночь он приписал капитану. Он расписал мужество этого офицера, проявленное перед лицом страшной опасности. Не думая о себе, македонянин вышел в море во время шторма, поднялся по гладкой отвесной скале, окружил и разгромил врага. Своими действиями он сохранил корабли и людей своей команды, что находились внизу, на прибрежной полосе. И на самом пике его триумфа, когда его меч сразил вражеского командира, жестокая судьба настигла его и он упал со скалы.

   — Слава о его подвиге, — заключил Алкивиад, — будет жить в веках.

Далее он объявил, что это донесение будет отослано отцу капитана, а после нашего возвращения будет представлено им лично Пахету и македонским военачальникам; после чего обратился к нам:

   — Кто из вас, братья, подпишется под моим именем на этом донесении?

Нечего и говорить, что согласились все.

Наш отряд влился в войска под командованием Пахета и более месяца принимал участие в сражениях. И всё это время девятнадцатилетний Алкивиад признавался нами за старшего, хотя официально никто не назначал его командиром. В конце концов его всё-таки сделали капитаном. Когда мы наконец достигли Потидеи, нашего первоначального пункта назначения, и соединились с войсками, занятыми осадой, то наш отряд был расформирован так же беспечно, как некогда сложился, а Алкивиад, ничем не награждённый и ни в чём не обвинённый, был отправлен в свою часть.

Несколько сезонов подряд я и мой брат служили бок о бок с несколькими молодыми людьми, присутствовавшими в тот час у обрыва. Мы имели возможность общаться на любую тему; однако ни разу ни один из нас не упомянул о случившемся и ни намёком не подтвердил реальность этого происшествия.

Глава V ЗАМЕНИМЫЙ ЧЕЛОВЕК

Два человека доказали при осаде Потидеи свою незаменимость: Алкивиад и мой брат. Своим поведением в бою и на военных советах первый ясно доказал, что он —

Всех превзошёл в геройстве, неистовый воин,
Что не имеет соперника, равного в битве себе.

Повсюду его признавали самым блестящим, самым отчаянным, обладавшим несомненным полководческим гением. В Афинах сфера его деятельности была ограничена обычными интересами молодости — спортом и любовными приключениями. Война всё перевернула, предоставив ему дело, соразмерное с его способностями. Неожиданно он оказался в своей стихии. Никто и не предполагал, что юноша, не достигший ещё и двадцати лет, может быть возвышен до верховного командования; что он не только проведёт осаду с большой решительностью и умом, но и завершит её с успехом и наименьшими потерями.