Приливы войны

Эти меры принесли успех. Весь политический спектр жизни Афин находился под контролем, соперничество отступило, порядок был восстановлен. Скудость и трудности раздражали куда меньше, коль скоро их разделяли с простыми моряками столь великие люди. На сторону врага перешло так много первоклассных иностранных моряков, что впервые флоту Афин пришлось вступить в бой, уступая врагу в мастерстве. Это отрезвило людей. Команды стали усердно тренироваться. Дисциплина укреплялась изнутри, самими членами команд, а не насаждалась офицерами. То было если не самое блестящее, то определённо самое сплочённое единение кораблей и людей из всех, что я упомню.

Отъезд нашего верховного командующего имел серьёзные последствия и для Полемида, который узнал об этом, как он мне сказал, когда ещё скрывался после событий в Эфесе.

Алкивиад больше не находился у власти. Следовательно, Полемид не мог появиться дома. Поместье «У поворота дороги» будет потеряно для него навсегда. Возможно, оно уже уплыло в чужие руки. А вместе с ним — и все средства для поддержания детей брата и его собственных. Обвинение в измене не будет снято. Теперь за Полемидом охотились обе стороны. Даже добраться до Самоса, чтобы соединиться с женой и ребёнком, было бы смертельным риском. Он оказался, как говорит поэт, между сушей и морем.

* * *

Поместье моего тестя, отца Авроры, — возобновил рассказ Полемид, — занимало около двадцати акров в гористой местности, далеко от порта Самос, на северном склоне над бухтой Дамское Седло. Подъехать к нему можно было со стороны города по Гереевой дороге. Но я предпочёл высадиться в самой отдалённой точке острова, со стороны бухты, пока ещё было темно, на мысе Старушечья Грудь. Сначала я попал с материка на островок Трагия, а потом, спустя месяц после родов моей жены, преодолел последний участок пути. Меня сопровождал четырнадцатилетний паренёк по имени Софрон. Шлюпку он украл у своего отца. Мальчик не попросил платы, даже не поинтересовался, как меня зовут. Он просто рискнул ради приключения.

Я взобрался по крутой каменистой дороге и уже изрядно вспотел ещё до восхода солнца — и вот увидел над собой долгожданную черепичную крышу. Издалека просматривалась вся территория поместья — несколько каменных строений, между ними поднимающаяся в гору исхоженная тропа и аллея камфорных деревьев, доходящая до самого дома. Здесь же находились и семейные могилы. Проходя мимо них, я заметил висящие на двери склепа два epikedeioi stephanoi, венки из тамариска и лавра, которые преподносят обычно Деметре и Коре, прося у них милости к умершему. Неужели старик умер? Я терялся в догадках. Вероятно, кто-то из старшего поколения родни Авроры, которые жили у подножия холма. Я ускорил шаг, стараясь не омрачать радость от предстоящего, хотя и запоздалого возвращения домой, мыслями о чьём-то горе. С расстояния броска камня я увидел моего шурина Антикла с собакой, появившегося из-за угла. Его ожидали два каменщика.

   — Опять упала изгородь? — крикнул я вместо приветствия.

Антикл обернулся и увидел меня. Мгновенно лицо его так исказилось, что слова застряли у меня в горле. На тропе показался его старший брат Феодор. При виде меня он наклонился, поднял с земли по камню в каждую руку и направился мне навстречу.

   — Ты. — Это было всё, что он мне сказал.

   — Что случилось? — услышал я собственный крик.

Камни полетели в мою сторону, едва не попав в меня.

   — Здесь тебе не рады.

Я уронил свой мешок и оружие, я протянул к ним руки, умоляя смилостивиться во имя богов.

   — Пусть Эринии заберут тебя! — зло крикнул Антикл. — Тебя и то зло, которое ты принёс в наш дом!

Оба брата подошли ко мне. Даже каменщики поднялись. Я услышал лай собак.

   — Где Аврора? Что случилось?

   — Убирайся, негодяй!