Приливы войны

   — Хорошо звенят, правда? — У него был такой же вы говор, как у Эвники. И лицом он был похож на неё. Значит, это он — беглец.

   — Действительно, они хорошо звенят, молодой человек. — Я взвесил на руке добычу. — И на какие же цели мне употребить это? Дать взятку присяжным?

   — Те, кого я представляю, мой господин, согласятся с любым твоим решением.

   — А эти заинтересованные граждане... в чём их интерес?

   — В справедливости, господин.

Я внимательно оглядел юношу ещё раз. Плащ у него был длиннющий — такие называют «подметала улиц». Хотя его старались почистить, может быть даже вчера, следы пыли на подоле остались. Драпировка плаща, несомненно, скрывала босые ноги.

   — Ты сегодня обедал, парень?

   — Конечно, господин. Это был сногсшибательный обед!

Сыновья мои засмеялись.

   — Смотри, чтобы порыв ветра не сшиб тебя с ног!

Я снова пригласил юношу войти в дом. И опять он отказался. Я протянул ему деньги.

   — Почему ты сам не отнесёшь их Полемиду?

Ребёнок сразу что-то забормотал и замолчал. Ясно, мы ушли в сторону от заранее подготовленного выступления.

   — Я думаю, тебе стоит это сделать, — настаивал я. — Узник в отчаянии. Ему будет приятно узнать, что друзья поддерживают его.

   — Возьми деньги ты, начальник.

   — Я тебе скажу, молодой человек, что я возьму. — По моему знаку мои сыновья схватили парня. — Я возьму тебя и эти деньги и отведу к магистрату. Пусть он соображает, где ты их взял.

   — Пустите, уроды!

Юноша вырывался, как дикое животное. Хорошо, что мои сыновья были сильными борцами и смогли удержать его.

   — Ну что же, мой молодой друг, ты пойдёшь со мной к Полемиду или мы постучимся в ворота архонта?

Подходя к тюрьме, мальчик оживился.

   — Они меня обыщут?

Он вынул из-под руки кинжал и спартанский xyele из ножен у бедра.

Уже в коридоре, подходя к камере, я остановился. Лицо мальчика стало белым, как мел.

   — А ты разве не войдёшь, господин?

   — До сих пор ты вёл себя по-мужски, — заверил я его и, положив ему руку на плечо, подтолкнул его вперёд.

С того места, где я стоял, я не мог видеть Полемида. Я видел только мальчика, остановившегося у порога, пока надзиратель отпирал камеру. Он нерешительно заглянул внутрь, словно опасаясь, что дикий зверь, сидящий в клетке, набросится на него. Признаюсь, что, когда ребёнок нашёл в себе силы и шагнул внутрь, я почувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза, а в горле встаёт комок.