Приманка

Дирна горько всхлипнула, и я, проклиная себя за неуместное любопытство, снова принялась гладить ее плечи.

— С тех пор прошло семнадцать лет, — сквозь слезы пробормотала она. — За это время мне ни разу не захотелось посадить во дворе хоть цветочек, не заслуживает такая мать, как я, красивой жизни.

ГЛАВА 14

Уснула я, едва добравшись до выделенной мне спальни, и почти сразу увидела Танрода. Он таскал какие-то камни, похожие на обломки разрушенного дома, и, едва заметив меня, сел прямо на такой кусок. Отряхнул грязные руки и уставился мне в лицо с прежней печалью и укоризной.

— Род… — позвала я, пытаясь шагнуть ближе к нему, но обнаружила, что стою за решеткой.

Толстой, ржавой и присыпанной колючей каменной крошкой.

— Любимый… — во сне это слово слетело с губ намного легче, чем наяву, — почему ты сбежал? И куда?

Его серые глаза глядели грустно, как у брошенной собаки, но губы были плотно сомкнуты, словно Род на меня сердился.

— Не хочешь разговаривать? — Сердце тревожно замерло в ожидании ответа.

Любимый мужчина медленно качнул головой.

— Значит… не можешь? — спросила едва слышным шепотом.

Он помедлил, потом на миг прикрыл ресницы и снова уставился на меня так неотрывно, словно хотел о чем-то предупредить. И вдруг — пропал.

Встревоженно распахнув глаза, я некоторое время непонимающе вглядывалась в полумрак, а потом, сообразив, что Танрод мне всего лишь приснился, еще минут пять успокаивала саму себя. И наконец, постепенно рассмотрев за распахнутым настежь окном едва начинающее светлеть небо, зябко поежилась и резко села, нашаривая валявшееся в стороне покрывало. В Саркане нет ни мух, ни комаров, и потому окна не закрывают, позволяя магам насладиться ночной свежестью. А вот под утро, как пояснила магиня, выдавая мне легкое одеяло, бывает и прохладно.

Накинув на плечи пушистую и легкую ткань, прошла к окну, села на широкий подоконник и задумалась. Обычно после встреч с клиентками, которые приходили с такими безрадостными рассказами, как у Дирны, я расстраивалась и долго не могла уснуть, пытаясь представить, как сама поступила бы в такой непростой ситуации. А вчера вечером заснула слишком быстро и легко, словно и не поспала перед ужином.

И вот это тоже было необычно и тревожно.

Тем более что мне совершенно не хотелось спать, пока сидела за столом. Неужели это Дирна постаралась? Но ради чего, вроде веду я себя довольно спокойно, истерик не устраиваю, навзрыд после каждого упоминания о муже не плачу. Да и вообще не плакса… хотя вчера не сдержала слез, рассказывая поклонникам, на какие испытания обрекают своих любимых дочек заботливые родители, в пятнадцать лет выпихивая без любви за хорошо потрепанных похотливых лордов.

Просто вдруг ясно представила, что это мое тело могли бы по-хозяйски ощупывать грязные лапы барона Прилерса, получившего в законное владение юную девчонку.

Из окна потянул свежий ветерок, и я, поплотнее замотавшись в покрывало, вернулась к размышлениям о Дирне. С одной стороны, она несчастная женщина, которой не дали немного прийти в себя, потребовав решения сразу же после почетного, но тяжкого женского труда, и мне искренне жаль ее разбитую судьбу. А с другой — магиня, которая пытается исподтишка успокаивать меня и даже усыплять, а этого я никогда не позволяла никому, даже самым преданным людям. Да и не стала бы Луизьена так со мной поступать, у нее было святое правило никого ничем не поить без согласия. Кроме преступников, само собой.

А Дирна не тетушка, и здесь Саркан, а не Тагервелл. Правила и порядки так сильно отличаются от наших, что только теперь я начинаю понимать, как неосторожно вела себя, вступая в перепалку с Вайресом. Да ему ведь ничего не стоит размазать меня, как букашку, с его опытом и умением. Или подослать ко мне магического голема, как Танрод назвал здешних слуг, когда я рассказывала про летевшее по воздуху мороженое.

Припомнив невидимых мной созданий, которыми, оказывается, была полна жизнь магов, я невольно покосилась на смутно белевшие в предутреннем полумраке клумбы и полянки, засаженные цветущими кустиками, источавшими дивные ароматы, и поднялась с подоконника, намереваясь прикрыть створки. И тут, грозно и очень знакомо рыча, в дальний угол садика прямо по цветам метнулась черная тень.

— Кыш… — Теряя на бегу одеяло и туфли, я ринулась к дверям.

Опрометью преодолела лестницу и через окно столовой выпрыгнула прямо во двор, торопясь оказаться рядом со своим зверем, яростно треплющим кого-то в кустах около забора. А Кыш вдруг жалобно, по-кошачьи взвизгнул и отскочил, а через секунду тяжело повалился прямо в роскошные цветы.

Ярость и отчаяние пронзили острой болью, одним ударом незримого кинжала вскрывая странное спокойствие, окутывающее израненную душу плотно, будто повязки лекарей. И сразу стиснула сердце тянущая боль потери, густо замешанная с темной тревогой и безысходностью.

Ноги сами понесли меня туда, где бездвижно замерла куча черного меха, но, прыгая через клумбы и едва прижившиеся цветочки, я не выпускала из поля зрения поднимающуюся среди помятых кустов темную мужскую фигуру.