Приманка для дракона

Рыцарь глубоко вздохнул и сказал:

– Дело в том, что я собираюсь на поиски дракона.

– Ой! Как замечательно! – искренне обрадовалась Леона.

Действительно, если Стефан сам найдет и убьет дракона, то она не будет виновата, что не сдержала данное дядюшке слово. Барон запретил разговаривать с графом? Так она к его сиятельству даже не подходила. А если у дяди будут претензии к драконоборцу, то пусть ему их и озвучивает. Леона-то за него ответ не несет. А отослать домой Эрну барон не сможет, ведь воспитанницы не нарушали его указов.

– Вы не дослушали, – укорил Стефан. – Дело в том, что все – все! – пытаются меня задержать. К кому бы я ни обратился, слышу только отговорки и просьбы прийти чуть позже. У меня есть подозрение, что меня нарочно пытаются задержать в замке.

– Но зачем? – удивленно спросила Леона. – Ведь граф заинтересован в том, чтобы вы убили дракона. Или у него нет денег на вознаграждение?

Драконоборец невесело усмехнулся.

– Не думаю. Я запросил не так уж и много, а хозяин наш, судя по всему, весьма богат. Нет, здесь дело в чем-то ином. И я твердо намерен разгадать эту загадку.

– Будете шпионить за графом? – тут же предположила Леона, вспомнив дядюшку.

Но Стефан посмотрел на нее с досадой и недоумением.

– Шпионить? Я? Простите, но подобные грязные намеки даже от столь очаровательной юной дамы…

Леона не успела ни дослушать его фразу, ни объяснить, что вовсе не хотела его оскорбить. Потому что как раз в этот момент барон добрался до замка и увидел беседующую с драконоборцем племянницу.

– Леона! Что ты здесь делаешь? Иди за мной, мне нужно с тобой поговорить. Простите, господин… не припоминаю вашего имени, вроде бы я не имел чести быть вам представленным, но я вынужден прервать вашу беседу с моей племянницей. У Леоны хрупкое здоровье, ей нельзя находиться вечером на свежем воздухе. Да-да, именно так. Леона, ступай за мной немедленно!

– Да, господин барон, – кисло отозвалась Леона, бросила на Стефана извиняющийся взгляд и поплелась следом за дядюшкой.

Агидиус в очередной раз вытащил из-за пояса странное послание и развернул его. Вопреки всем ожиданиям, Бруно не стремился к примирению, а к вечеру и вовсе куда-то пропал. Похоже, ромашка – просто глупая шутка бывшего друга. Или – тут сердце пажа радостно встрепенулось – какой-то шифр? Впрочем, нет. Откуда бы помощнику псаря знать тайнопись? Да и зачем рисовать дурацкий цветок, если можно просто подойти и поговорить? Со вздохом Агидиус сложил листок. Надо было бы его выбросить, но что-то не позволяло пажу сделать это.

– Ага, попался!

При звуке знакомого голоса юноша чуть не подпрыгнул и тут же обругал себя за это. Знал ведь о привычке приятеля подкрадываться бесшумно, будто кошка, а потом рявкать на ухо или хлопать со всей силы по плечу. Испуг друга Бруно находил весьма забавным, а паж со временем приучился не реагировать на глупые шутки.

– А я знаю, кто нарисовал эту ерундовину, – дразнясь, дурашливым голосом пропел Бруно.

– Конечно, знаешь, – фыркнул Агидиус, довольный, что друг наконец-то пришел мириться. – Сам же ее и нацарапал. Узнаю твою кривую руку.

– Интересно, а что скажет она, если узнает, что ты назвал ее криворукой?

– Какая она? Постой, ты хочешь сказать, что это мне действительно передали?

– Само собой. И знаешь что, друг мой, ты просто редкостный болван. Более того, дважды болван.

– Это еще почему? – обиделся Агидиус.

Голос его даже задрожал. Прав Бруно, болван он и есть! Размечтался, что приятель пришел мириться, что он тоже переживал из-за их ссоры. А Бруно, оказывается, просто решил подшутить от нечего делать.

– Во-первых, потому, что назвал такую красотку старой клушей. Да если бы за мной такая бегала, то уж я бы глазами не хлопал. А во-вторых, потому, что спалился.

Бедолага Агидиус почувствовал легкое головокружение. Он решительно ничего не понимал.

– Какая еще красотка?

– Да ладно, можешь не скрывать, я-то все равно уже знаю. Это ведь я передал тебе записку от нее, забыл? Лучше бы ты притворялся перед другими, а то боров уже догадался.

– Боров? – изумлению Агидиуса не было предела.

В первое мгновение ему действительно представился огромный хряк, и видение удалось прогнать, лишь помотав головой. Но Бруно определенно говорил о человеке, что и подтвердил следующими словами:

– Да, ее дяденька. Удачное я ему прозвище придумал, скажи? Жирный, потный, неповоротливый, глазки маленькие, по сторонам бегают, лысина блестит.

– Да о ком ты?

– О бароне… как же его там… бароне Левренском, вот!

– Барон? Так это его племянница нарисовала цветок? Блондинка?

Бруно посмотрел на приятеля с сочувствием.

– Я же тебе сказал: передо мной можешь слабоумного не изображать. Я-то знаю, что по тебе сохнет вовсе не бледная немочь, а ее подружка.

Агидиус сначала возмутился. Эрна, по его представлению, была близка к идеалу прекрасной дамы. Нежная, изящная, она вовсе не заслуживала столь пренебрежительного определения. Ее сестра нравилась пажу гораздо меньше. А потом до Агидиуса дошел весь смысл сказанных бывшим другом – конечно, бывшим, какой из этого гада друг! – слов.