Приманка для Коршунова (СИ)

Я смотрю в сосредоточенное лицо сестры и киваю. Понимаю, что она права. Во всём права. А я сейчас снова готов действовать не эмоциях. Снова готов наделать глупостей. Ухожу в ванную, где холодный душ остужает мой пыл. Приводит немного мысли в порядок. Мысли, но не эмоции. Прикусив костяшку пальцев я тихо вою от безысходности. Я не перенесу, если он что-то сделает с Колючкой. Сдохну. Разве виновата она в том, что стала моей слабостью? Прижался лбом к кафелю и часто задышал, рыча и колотя руками по стене. Выпуская пар. Весь тот гнев, что накопился во мне после общения с отцом.

— И что теперь делать, Саш? — испуганно шепчет Маша, когда я ложусь на кровать поверх одеяла.

— Теперь, Маша, мне нужно держаться от Даши подальше. Может, мне на руку то, что она меня забыла.

Слышу, как Маша начинает тихо плакать.

— Когда это всё закончится? — спрашивает она тихо. — Я уже устала бояться.

— Скоро. Я тебе обещаю. Ты мне веришь?

— Верю.

Только я в это не верю. Потому что чувствую, как медленно, но верно отец затягивает на шее удавку. Одно неверное движение, и он перекроет весь кислород.

Что же мне делать, Колючка? Что делать?

Глава 25

Даша

Два месяца спустя

— Одевайся теплее, Даша, — бабушка застыла в проёме, уперев руки в бока. — На улице плюс пять. А в школе не топят.

— Откуда ты можешь знать? — вскинула я брови, поправляя на носу очки. Никак не могу привыкнуть к ним.

— Лёвочка сказал, — махнула рукой бабуля, направляясь к моему шкафу и доставая тёплую кофту. — Надевай.

— Ба, — я возмутилась, — я в ней буду выглядеть как старая дева.

— Дарья! Тебе не хватило двух месяцев проведённых дома? Хочешь, чтобы были осложнения?

— Ба, — я сделала жалобное лицо, — ну Валерий Игоревич сказал, что всё в полном порядке. Ежемесячные процедуры помогут укрепить мышцы глаз. Голова не болит вообще.

— Слава Богу! Но и не нужно пренебрегать и радоваться раньше времени. Простуда сейчас не к чему. Надевай колготы и тёплые носки. И хоть свитер шерстяной надень.

— Хорошо, бабуль, — кивнула я и поцеловала бабушку в щёку.

В дверь позвонили, и бабушка поспешила открывать. Я вздохнула тяжело, но послушно натянула колготки, тёплые носки, чёрные штаны, которые мне подобрала Мила, и тёплый мохнатый свитер, который приятно греет тело. Бросила взгляд в зеркало. Отчего-то испытывала волнение. Руки немного подрагивали, а глаза блестели лихорадочным блеском. Я не была в школе два месяца. Два месяца я находилась на домашнем обучении. И видела только Демьяна, Милу, бабулю, своих племянников и Лёву. Лёву чаще всех, несмотря на то, что жил он в другой квартире. Парень после школы сразу же заваливался ко мне домой. Разваливался нагло на моей кровати и начинал рассказывать обо всём, что было в школе. А ещё о новенькой. О Маше. О девчонке, от которой он потерял голову. Он пытался говорить беспечно, шутить и смеяться, но я слишком хорошо его знала. Я каждый раз вижу боль в его глазах, когда он невольно начинает говорить о ней. Вижу, как опускаются плечи. Как опускаются уголки губ. И мне каждый раз хочется собственными руками придушить ту, что столько мучает моего лучшего друга. Машенька. Угу. Какашенька она! Встречается сама с другим, но при этом дала Лёве надежду. Целовала сама. А потом «простите, я не такая».

— Готова? — в комнату заглянул Лёва, как всегда широко улыбаясь. Я кивнула и выдохнула, разглаживая невидимые складки на свитере. — Не волнуйся ты так, — друг подошёл и положил широкие ладони мне на плечи. Погладил. И посмотрел мне в глаза через зеркало. — Все учителя в курсе того, что произошло. Никто не станет к тебе приставать и задавать ненужных вопросов. И в первый день вызывать к доске не станут, — я кивнула согласно.

— Лёва, я просто боюсь, что уже ничего не вспомню, — тихо призналась я. — Школа — последнее место, которое может воскресить воспоминания.

— Не говори ерунды, — Лёва прижал меня плечом к груди и положил подбородок мне на макушку. — За это лето много чего произошло. Ты многое вспомнила. Кстати, — волосы зашевелились от его смешка, — ты ведь помнишь, что желание мне должна.

— Лёва, — я ударила друга кулачком в грудь, — мог бы и простить мне его. Я вон в больнице месяц провалялась.

— Ну, нет, — друг цокнул языком. — У меня уже назрело желание одно в голове. И ты обязана его выполнить.

— И какое же? — я вскинула брови.

— Оно подождёт. До этого мне нужно кое в чём убедиться, — снова стал серьёзным. И снова в глазах грусть. Я не удержалась и провела пальцами по щеке, покрытой короткой щетиной. Лёве она невероятно идёт. Он становится взрослым.

— Чувствует мой попец, что это желание будет как-то связано с твоей ненаглядной Машенькой, — тихо сказала я. Лёва прикрыл глаза, пряча эмоции. А я руку в кулак сжала, злясь невероятно сильно на Синичкину. — Лёва, забудь её. Два месяца прошло. Ну, продинамила тебя она, плюнь и разотри. На тебя вешается половина школы. В клуб сходи. Познакомься с кем-нибудь.

— Ты не понимаешь, — открывает глаза, в которых плещется боль. Острая. Режущая. Которая передаётся и мне. Которая заставляет сжать кулаки.