Примерное поведение

Докторша дождалась, когда мальчишка закроет за собой дверь, и только после этого набрала телефонный номер. На том конце провода ответили быстро.

— Все сделала?

— Да.

— Ушел к директору?

— Да.

— Отлично. И ты уходи.

Женщина кивнула и послушно начала собираться.

* * *

Сорная трава скукоживалась, плавилась и горела в пламени огнемета.

Луг был наказан. За побег с урока и неуважение к старшим. Все та же визгливая учительница, не давая ему даже сказать слова в свое оправдание, сыпала угрозами и обвинениями. В лености, дерзости и в чем-то еще столь же безосновательном и обидном…

Луг впервые думал, что в отсутствии дара есть свои преимущества. Будь он эмпатом или менталистом, он бы чувствовал всю ненависть, всю душевную боль этой неудачницы, прожившей всю жизнь в осознании «своего места». Выше которого она никогда не поднимется. Не сможет. И будет только завистливо смотреть на тех, у кого это получилось…

Огонь выжигал сорняки на поле, а Луг чувствовал, как жжет спину… Нестерпимым стыдом. Бессилием. И снова щиплет в носу от желания заплакать и жутко болит голова.

Именно головой он ударился в стену, когда это случилось…

Они разлили по полу масло. По всему коридору. Поймали его, облили с головы до ног, опрокинули на скользкий, холодный пол и швырнули.

Он проехал на спине несколько метров и врезался головой в стену. Через черную пелену боли слыша их гогочущий, ядовитый смех…

Они издевались над всеми, кто не мог ответить. Старшие. Потому что были сильнее. Потому что всегда ходили стаей, как зверье. Их боялись даже учителя. Понимали, что каждый может стать следующим. Это были не дети — звери в человеческой шкуре.

Никто не заступался за тех, кого они травили. Рахайеш — не то место, в котором будут долго и старательно разбираться, кто и в чем виноват…

С ним тоже не разбирались. Ему даже не позволили уйти с урока. А виноват он был только в том, что слишком хорошо учился. Слишком сильно хотел вырваться из этого порочного круга. Из этой предписанной ему судьбы. Не хотел ощущать это бессилие, несопротивление обстоятельствам. И тем самым однажды показал зверью, как на самом деле бессильны они…

Сейчас его снова ждал позор — трудотерапия. Как сказал директор, «пора привыкать к той единственной работе, которой ты с таким характером будешь заниматься всю оставшуюся жизнь. Потому что ни на что большее может даже не рассчитывать».

А потом в мысли ворвались слова учительницы: «Пороки нужно выжигать огнем! Так, как это делали сто лет назад! А не сюсюкать с каждым, кто возомнил о себе невесть что!»

Луг посмотрел на огнемет. Топлива — почти полная емкость. Ему хватит. Чтобы выжечь это гнездо порока дотла…

Триединая империя, Джалан

Район Аккелена, офисный центр

Корнелия Райвен в последний раз окинула взглядом документы и поставила личную печать. В трех миллиметрах от печати лорда Страго. Нотариус поколдовал с заверением и чинно раздал экземпляры двум сторонам. А затем откланялся и вышел.

Гаральд курил в окно, демонстративно отвернувшись. И обозначив свою позицию: я здесь, но не с вами. Формально присутствую, но участвовать в этом не желаю.

Розалинда Страго отиралась рядом, не решаясь подходить слишком близко при старших, но не нужно было быть эмпатом, чтобы понять, насколько она мечтает оказаться на пару метров ближе. И без лишних свидетелей.

Ей Гаральд тоже никакого внимания не уделял. Ну подумаешь, только что поставил свою подпись под брачным контрактом. Это еще даже не помолвка. Протокол о намерениях. Но даже эта подпись сейчас казалась ему предательством.

Вторая сигарета подряд. Еще недавно эта идея — женитьбы на леди Страго — казалась ему вполне логичной, не то чтобы прекрасной, но вполне приемлемой. И настолько отдаленной в перспективе, что сейчас, когда она приобрела реальную физическую форму бумаги с его подписью, стало не по себе.

Потому что, когда он соглашался на все это, он даже в мыслях не мог допустить, что гордая, независимая и язвительная Лори сможет его простить. И позволит вернуться. Это было просто невозможно. Но это случилось.

И сейчас лорд Райвен находился в таком состоянии, какого не пожелал бы и врагу. Потому что мать он тоже по-своему любил. И понимал, что обязан ей, как минимум, своим образованием, положением в обществе и самой возможностью познакомиться с Лори.

За все эти годы мать ни разу не показала ему, что он ей чужой. Не вышла снова замуж, чтобы не делить свою любовь на двоих. Не завела других детей, хотя могла бы, возраст позволял. У нее не было больше никого, кроме него. И он испытывал жгучее чувство вины каждый раз, когда приходилось спорить, отстаивать свое мнение или ставить крест на ее планах.

Даже если эти планы выкручивали душу. Или когда шли вразрез с его личным пониманием порядочности. Как сейчас…

И он понимал, что фактически загнан в ловушку, потому что не мог отказаться. Потому что сам предложил. И теперь все, что он мог сделать, это хоть как-то повлиять на дальнейшее развитие событий.