Приморские партизаны

Брюнет еще не знал, что пройдет пять лет, и его совсем как Соломона застрелит на мосту около Кремля старший лейтенант чеченского МВД, и такой же митинг, как сегодня, случится и в Москве, и все тоже будут говорить, что это красная черта и точка невозврата, но, что бы они ни говорили, после этого убийства тоже ничего не изменится; может быть, вообще никогда ничего не изменится.

Шиша и Химич скучали. Хотели пообщаться с полковником, а оказались на спектакле с участием двух усталых поп-звезд второго эшелона – звезды красовались друг перед другом, во вторую очередь перед зрителями, пили оба немного, говорили о скучном, даже когда хотели об интересном.

– Ты мне скажи – стрелял в него? – спрашивал у полковника брюнет.

– Присяжные решили, что не стрелял, – полковник умел быть дипломатом.

– Тогда ты скажи, в твоей России будут суды присяжных?

– Оставлю один из уважения, – обещал полковник-дипломат.

– А меня оставишь? – спрашивал брюнет.

– А это уж как присяжные решат, – и дружный хохот.

На Шишу и Химича гости внимания не обращали – пусть скажут спасибо, что сидят с ними за одним столом, когда такое счастье еще выпадет.

Брюнету надо было в Москву последним рейсом, и его сажали в такси, полковник лез обниматься. Такси уехало, и полковник не выдержал:

– Парни, при нем не хотел, а теперь скажите – ментов-то кто режет? Известно что-нибудь?

– Я думаю, эфэсбэ, – мрачно ответил Шиша. – Кто их еще может резать, кроме эфэсбэ?

Проводили полковника до гостиницы, заходить не стали, и слава Богу – на ресепшне его уже ждал настоящий эшник, то есть опер из центра «Э» (экстремизм), который, извинившись за позднее вторжение и заверив в огромном уважении, задержал полковника по уголовному делу о призывах к насилию по статье 282 УК РФ – речь на митинге послушали в Москве и решили сажать; утром полковника этапируют в Москву.

24

А Шиша и Химич, взяв бутылку какого-то виски, сидели у костра, то есть это глядя со стороны в темноте можно было подумать, что они сидят у костра, а вообще-то это тоже была натуральная статья 282, потому что костер был вечным огнем, а площадка, посреди которой он горел – это был мемориал, так называемое «тыща двести», потому что по периметру площадки под гранитными плитами похоронены (видимо, примерно) 1200 солдат, погибших при штурме города в сорок пятом году. Городская святыня, Шишу и Химича здесь двадцать лет назад принимали в пионеры, да и у обоих в детстве была традиция ходить сюда с родителями и их родителями девятого мая, но это было давно, с тех пор много всего прошло, и новая мода праздновать день победы прошла мимо обоих, и оба уже черт знает сколько лет тут не были, а теперь решили выпить, а лучшего места было не найти. Вроде и центр города, но место достаточно глухое, жилых домов нет, по одну сторону дороги – полуживой научный институт, по другую – заросший парк и за ним железная дорога, а тут вечный огонь, и как будто действительно у костра сидишь, и виски в пластмассовых стаканчиках.

– А ты ведь хотел ему сознаться? – спрашивал Шиша. Химич молчал.

– Да все нормально, я сам чуть не проболтался, а потом подумал – ну какого черта, они же убогие все, оппозиция, не оппозиция. Гринберг покойный такой же был – что-то говорит, а глазки бегают, мутный, смешной. Настоящая оппозиция – это прежде всего мы, понимаешь?

– Нет, не понимаю, – Химич пьянел, ему это не нравилось. – А те черти из Гусева – это мы или не мы? А генерала вон грохнули – даже про него мне иногда кажется, что это мы, но я же понимаю, что это не мы.

– А что ты понимаешь? Мы придумали крутую штуку, она уже работает без нас. Эти из Москвы – думаешь, они о таком не мечтают? Мечтают, но ссут. Полковник же нас поэтому и спрашивал – это конкуренция, как у нас в порту. Ты придумал разгружать контейнер как-нибудь по-новому, конкурент к тебе придет и скажет – эй, ты чего творишь, давай по-старому, а то так неизвестно до чего дойти можно. Вот уверен я, что он про нас спрашивал, чтобы самому нас сдать – мы для него еще опаснее, чем любая ФСБ, он говорит, а мы делаем.

– Но не мы же уже делаем.

– А неважно, неважно. Придумали мы, значит, делаем мы, это наше.

– Хорошо, а зачем? Это же даже уже не месть, я давно не хочу никому мстить.

– Значит, не месть. Понимаешь, если чему-то нет названия, это ведь не значит, что этого нет. Есть, просто названия не придумали. Мы же не гуманитарии, в конце концов.

– То есть надо позвать гуманитария, чтобы он нам объяснил, что мы сделали?

– Хочешь, зови, конечно, но где ты его будешь искать? Были бы мы музыканты, нам был бы нужен продюсер, а так – кто нам вообще нужен?

– Священник, может быть? Я иногда думаю, что было бы здорово поговорить об этом со священником.

– Священника я знаю, – Шиша засмеялся, – он у нас норвежскую рыбу грузит. Не сам, ООО-шка а него, но хороший мужик, нормальный. Познакомить? Может, и по рыбе договоритесь, тебе же надо как-то зарабатывать.

– Да по какой рыбе, при чем тут рыба вообще. Мы с тобой людей убивали, тебя это не расстраивает, спишь нормально?