Приношение Гермесу

Итак, Фата Моргана – враг Артура при жизни и друг за её порогом. «Прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я», – говорит мастеру Маргарита, когда они вступают в свою последнюю обитель. Здесь Маргарита – уже больше не хозяйка дьявольского бала; после того, как она была отравлена вином, принесённым Азазелло, с её лица исчезло «временное ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось, и оскал её стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом». Несомненно, сравнение мастера с легендарным героем бриттов выглядит для читателя либо надуманно, либо иронично; второй вариант вполне соответствует духу романа Булгакова, в чём ещё будет повод убедиться. Сейчас более важно понять, что эта «двойственность» присуща не только булгаковской героине и главной фее средневековых легенд: сам британский монарх оказывается в такой же ситуации согласно знаменитому Трактату Этьена Бурбонского. В частности, он приводит одну бретонскую легенду, в которой утверждается, что скачка «свиты Эллекена» – это «Царская Охота» Артура, в коей участвуют его рыцари, оруженосцы, борзые и т. п., в ином мире ставшие армией демонов.[45] Такая радикальная метаморфоза, случившаяся с рыцарями Круглого Стола, не является каким-то странным исключением или «искажением» древнего сюжета; на самом деле существует обширный цикл легенд, где образ Артура после финальной битвы сливается с образом Эллекена (в частности, этот мотив можно найти у Жерве из Тилбери). Более того, местом упокоения Артура в них взамен Авалона выступает вулкан Этна, где Артур пребывает между жизнью и смертью, и рана его открывается вновь и вновь каждый год. Эта местность называется Монджибелло,[46] и фея Морган так же неразлучна здесь с Артуром, как и в далёком Гластонбери, предполагаемой земной ипостаси Яблочного острова. Как может сочетаться покой царства девяти фей с огненной Этной, а образ величайшего рыцаря света – с чёрным плащом посланника бога тьмы? Некоторые философские и теологические причины такого положения вещей мы рассмотрим позднее; что же касается зазеркалья, именуемого историей, то не будет лишним указать читателю одну тропинку, коя может привести его к сходным заключениям, минуя теологию, а также к несколько иному взгляду на рассматриваемый сюжет. В 850 г. племянник графа Фландрского по имени Йоханнес женился на Берте де Понтьё, дочери графа Булонского Эльго I, и унаследовал его титул после смерти тестя в 871 г. Иоханнес, каковое имя в разговорной речи привычно заменялось на уменьшительное Эрнекен, был бесстрашным воином, знаменитым защитником северных земель от набегов норманнов. Граф Эрнекен Булонский погиб в 882 г., однако трагическая история его жизни нашла отражение в эпической поэме о Свите Эрнекена, текст каковой безвозвратно утерян, но основанные на ней предания помогают в ином свете взглянуть на легенду о всадниках-призраках, сеющих ужас и разорение в тех землях, кои они отважно защищали при жизни…

Одним из поразительных достижений Булгакова можно считать тот факт, что его Маргариту Николаевну не только простые читатели, но и критики, искушённые (как минимум, по своему статусу) литературоведы, умудрились записать в идеалы «вечной, непреходящей любви», «благородной русской женщины», признали её «пленительным образом русской литературы». Что ж, видно, не на одного мастера распространяется могучее влияние Морган. Достаточно вспомнить старое английское стихотворение, чтобы по одной его строфе понять суть происходящего:

How should he know the wily witch,
With sweet white face and raven hair?
Who, through her art, bewitched his heart
And held him there.

[47]

Идеал благородной русской женщины в лице обнажённой Маргариты при встрече с «каким-то голым толстяком в шёлковом цилиндре» даёт нам пример весьма своеобразного этикета:

«– Пошёл ты к чёртовой матери. Какая я тебе Клодина? Ты смотри, с кем разговариваешь, – и, подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство. Всё это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие.

– Ой! – тихо воскликнул он и вздрогнул, – простите великодушно, светлая королева Марго! Я обознался».