Принц

Школа была словно оазис в пустыне деревьев. Ничего, кроме густого леса, окружавшего это место… лес, холмы, скалы, долины. Кингсли, как правило, находил его чем-то страшным, угрожающим, неким лабиринтом. И теперь, он бежал туда, спасаясь.

Но деревья не особо могли защитить его. Пока Кинг мчался заброшенными тропами, ветви с зелеными листьями хлестали его, обжигая кожу, лицо. Но он не мог остановиться. Позади него слышались шаги. Кингсли мог только заставить ноги нести его еще быстрее, невзирая на боль от избивающих его ветвей, несмотря на страх, что практически валил его наземь.

Он выбрался на поляну. Небо над ним окрасилось заходящим солнцем в красный цвет. Наступали сумерки, и он мог потеряться здесь, в лесу. В одиночку или хуже. Не один.

Он подскочил и обернулся, поскольку звук трескающихся веточек предупредил его о присутствии кого-то другого. Кингсли не колебался. Он сорвался с места, углубляясь дальше в лес. Купол деревьев закрылся над ним. Упав на четвереньки, Кингсли пополз через небольшое отверстие, закричав, когда шипы кустарника вонзились в его лоб. Его зрение окрасилось красным от крови. Но он двигался вперед, прорвался сквозь куст, поднялся и начал бежать снова. Или попытался. Но взявшаяся из ниоткуда рука схватила его за рубашку и прижала к дереву. Кора врезалась в его спину. В полумраке Кингсли едва мог видеть. Он ощупывал темноту, ощутив ткань под своими руками, и рванул ее. Его пальцы коснулись чего-то холодного. Он дернул, и оно сорвалось ему в руку. Хватка на нем на мгновение ослабла, достаточно для того, чтобы Кингсли обрел почву под ногами и бросился снова бежать.

Пот и кровь струились по его лицу. Кингсли вытер глаза. Его зрение прояснилось, и он обнаружил, что держит маленький серебряный крестик на тоненькой цепочке. Кингсли держал его высоко, поднимаясь вверх по склону горы, шаги, по-прежнему преследовали его.

На следующей поляне, он остановился и упал на колени. Ему некуда было больше бежать. Хватая ртом воздух, он услышал звук ботинок, скользящих по одеялу из листьев. Пальцы Кингсли сжались вокруг крестика. Не имеет значения, что с ним произойдет, он просто так не сдастся.

Ни один из них не проронил ни слова. Кингсли предпринял еще одну последнюю попытку сопротивляться, пока Стернс раздевал его донага и бросил грубо на живот. У него не было сил ни на что, кроме капитуляции. Каждое маленькое движение заставляло его стонать от боли. Это было не так, как он хотел, не здесь, не на лесной земле, сокрушенный, окровавленный и перепуганный. Но он примет эту боль, это унижение. О единении он молился, он примет все это.

Стернс погладил Кингсли от его шеи к бедру. Да, Кинг решил, это было в точности так, как он хотел.

Одна рука вытянута на восток. Другая на запад. Он крепко зажал крестик между пальцами. Когда Стернс толкнулся в него, Кингсли закричал. Стернс закрыл ему рот рукой. Кингсли прикусил его ладонь и кивнул, радуясь пальцам между зубами.

Боль проникновения была за пределами всего, что он когда-либо чувствовал в своей жизни. Ножевое ранение в грудь было ничем. Ничто не болело так, как это, ничто ни снаружи, ни внутри, ничто в его теле или душе.

В разгар агонии он почувствовал рот Стернса сзади на своем плече. Кингсли растекся по земле. Уцелеет он сегодня или нет, это перестало быть проблемой. Прикосновение губ Стернса к его коже, было всем, в чем он когда-либо нуждался. Кингсли стал цельным, он мог умереть счастливым, если бы на то была воля судьбы.

Время шло, но Кингсли не мог сосчитать его. Через минуту, или час, кровь начала облегчать движения Стернса в нем. Боль превратилась не в удовольствие, а в нечто больше, чем удовольствие. Своего рода экстаз, что угрожал разрушить его до основания, погубить его и ничего от него не оставить. Но это не имело значения.

Стернс был внутри него.

По мере того как багряный вечер превращался в черную ночь, Кингсли ликовал от этой истины. Он слышал, рваное дыхание Стернса или это было его собственное? Он не знал и не тревожился. Он глубоко вдохнул и почувствовал запах сосны в воздухе. Красивый аромат. Он сделал еще один полный вдох.

Кингсли кончил с содроганием на сырой земле, что отдалось болью во всем его теле. Стернс был внутри него. Его молитвы были услышаны. Возможно. А, возможно, его молитвы были наказаны. Рай и ад стали бессмысленными словами для Кингсли. Рай был сейчас, в этот момент под Стернсом. Адом был и будет каждый момент после.

Стернс был внутри него.

Он повторял эти слова в голове, пока они не стали единственными словами, которые он знал на каком-либо языке.

Все завершилось, наконец-то, может после часа. Может двух. Или, может, спустя несколько минут. Он почувствовал, что вес чужого тела покинул его, почувствовал, что его собственное тело пустое.

Медленно, Кингсли оперся на руки и перевернулся на спину. Небо над ним кричало звездами. Опавшие листья под ним ласкали его кожу как одеяло из живого шелка.