Принц

Извозчика отпускать не стал — отсюда потом переться замучаешься пешкодралом. Извозчик попался так себе — из пролетки воняет какой-то кислятиной, будто наблевали, да потом плохо вытерли. Лошадь пердит на ходу — ну сущая газовая скважина! Кстати — извозчик от нее не отстает, да еще и крякает при этом, скотина. В общем — все удовольствия средневековья. Однако лучше плохо ехать, чем хорошо идти — чеканная истина, это еще Ленин говорил. Или Козьма Прутков? Нет? Но тогда Заратустра — это точно!

Я постучал в ворота, даже побил в них ногами — абсолютно безуспешно, как и предупреждала Анна. Люди закрыли себя в этом огромном поместье-склепе и не хотят видеть мир. И я их, между прочим, очень даже понимаю.

В воротах нет ни одной щели, через которую можно было бы просунуть письмо. Но я что-то подобное и предполагал, потому озаботился «спецсредствами». Хотя — что значит «предполагал»? Анна мне все популярно рассказала, вплоть до мельчайших подробностей. Потому — никаких иллюзий у меня не имеется.

Обхожу дом по периметру…вернее прохожу вдоль стены метров пятьдесят, прикидываю расстояние, взвешиваю на руке каменюку, заранее обвязанную бечевкой (пришлось на кухне просить бечевку), размахиваюсь, и…фррр! Снаряд отправляется в воздух. Впереди камень, за ним — бечевка, обвязывающая конверт из толстой, непромокаемой бумаги. Даже если найдут не сразу, если пойдет дождь — письму ничего не сделается.

Готово! Теперь со спокойной совестью можно ехать дальше. Есть хочется ужасно, я ведь обед пропустил. Так что…

— Давай в трактир. «Зеленый сад» знаешь? Вот! Туда давай!

Лошадь дернулась после хлопка кнута, и я невольно вздрогнул, предвкушая, что такой вот кнут скоро погуляет по моей спине. Потом залечу раны, конечно, но…брр…как вспомню спину девчонки — аж колбасит.

Очередной «выхлоп» лошадки заставил меня оставить свои упаднические мысли и сосредоточиться на другой проблеме — можно ли с помощью магии оградить себя от неприятных запахов. А через минуту подумалось о том, как навести иллюзию на дерьмо, падающее из лошади — пусть бы оно выглядело фиалками? И пахло так же! Выходишь на улицу — а там вся мостовая в фиалках! Красота! Не жизнь, а именины сердца…

***

День…два…неделя…месяц…год… Годы идут, как один день. День — длится как год.

Женщина медленно протянула руку, погладила цветок — белый, с желтыми и синими крапинками внутри. Он издавал тонкий, свежий запах, который усиливался к ночи. Женщина считала, что этот запах слишком резок для ночи, и если посадить эти цветы возле открытого окна спальни — точно не уснешь. Однако дочке очень нравились эти цветы, и теперь они росли везде — у окна ее спальни, у пруда, в котором медленно и важно плавали огромные цветастые рыбы. Дочка знала их всех, и называла по именам. Эти рыбы долго живут, очень долго! Иногда — переживают своих хозяев…

Медленно, с натугой встала, услышав, как захрустели суставы. Она была еще стройна, и силы не совсем ее оставили. Предки дали женщине красоту и запас телесной прочности, но…годы берут свое. Волосы будто пересыпаны мукой, глубокие морщины залегли на лбу. И только глаза…будто у молодой девчонки — ясные, красивые.

Анна родилась, когда женщине было двадцать пять лет. Это нормально для потомственных аристократов — вначале учение, потом служба Империи, а уж потом — личные дела. Пока не отслужишь — ни замуж сходить, ни беременеть нельзя.

Мужа она встретила на службе. Оба тогда служили при дворе — там и полюбили друг друга. Жениться нельзя, но любить друг друга закон не запрещает. Вот они и любили. А после любовных ласк долго лежали в постели — разговаривая, мечтая. О чем? О том, как будут жить после отставки. О том, как построят свое поместье — так, как им хочется, и будут в нем жить, растить дочку. А лучше — двух, или трех! Ну и сыновей неплохо — почему бы и нет?! Целую толпу сыновей! Чтобы озорные, шумные, чтобы дрались, ходили с расквашенными носами, а потом выросли огромными парнями, такими, как их отец.

Женщина вздохнула, а когда рука коснулась ее плеча — не вздрогнула, не испугалась. Здесь некого бояться. К ним никто чужой не ходит. Они отвадили всех. Друзей, врагов, родню, случайных посетителей — всех! Остались пятеро слуг, но никто из них не осмелится коснуться госпожи.

— Здравствуй, Иан! Что заставило тебя выйти из своей комнаты?

— Память — голос мужчины был густым, сильным, но время и его не пощадило. В голосе слышалась какая-то…надреснутость.

— Память… — эхом отозвалась женщина, и пальцы ее побелели, вцепившись в край мраморной вазы-клумбы — Какая я…глупая! Сегодня же день рождения дочки! Нашей доченьки…

Она провела рукой, испачканной в земле по лицу, и на нем остались три темные полоски, три следа от пальцев. Мужчина наклонился к ней — он был высок и могуч, еще могуч…и вытер темные полоски ладонью. Потом поцеловал женщину в лоб.

— Пойдем, навестим ее? Поздравим…

И они пошли. Мужчина держал женщину под руку, он смотрела в пространство, будто пытаясь рассмотреть что-то такое, что недоступно обычным людям.