Принц Дарий (СИ)

А тем временем позади приговоренных начали открывать до этого времени закрытые от посторонних глаз диковинные сооружения. При более внимательном рассмотрении они оказались деревянными колесами диаметром метра два с лишним с закрепленными по периметру ручками, к которым палачи быстро и со знанием дела начали привязывать мокрые розги. Для усиления эффекта наказания прямо над колесом были закреплены бруски, за которые при повороте колеса зацеплялись концы розг, а потом, при дальнейшем вращении, с силой обрушивались на свою жертву. Как только все розги оказались на своих местах, глава гильдии палачей, получив молчаливое согласие императора, дал едва заметный знак своим подчиненным, и они с азартом начали крутить эти колеса. Розги с каждым новым оборотом колеса пыток все сильнее и сильнее впивались в спины и ягодицы преступников. Каждый из них, как мог, пытался увернуться от монотонных и очень болезненных ударов, но петля на шее сокращала все эти маневры и телодвижения до минимума, а тех, кто пытался повеситься, тем самым еще и избежав позора, безжалостно и очень быстро перевязали за плечи, и им оставалось лишь продолжать наравне со всеми трепыхаться от боли и стыда на веревке. Площадь очень быстро наполнилась воплями и мольбами о милости страдающих от жестокого и унизительного наказания преступников, а наблюдавшая за всем этим действом публика разделились на два лагеря. Первые были полностью согласны с тем, что придумал принц, и каждый вопль несчастных встречали дружными восторженными и одобрительными криками. Особенно радовались сидящие за первыми столиками, ведь кто, как не дворяне понимали, что на этот раз вытворил принц. Правду он сказал – для наказуемых было бы гораздо лучше, если бы он их всех просто повесил. И из-за понимания того, что на виду у всех происходило именно унизительное наказание, а не рядовая казнь врага, на душе становилось еще слаще. Вторая половина присутствующих на площади молча сочувствовала шпионам. Но так как они были в заметном меньшинстве, то вели себя тихо и сдержанно и не стремились каким-то образом вмешаться и прервать это жуткое мероприятие, что сделало их недовольство практически незаметным.

Удовлетворенный зрелищем воздаяния по заслугам всем виновным, принц повернулся к Варае, которая с открытым ртом и неподдельным ужасом смотрела на творившееся перед ней жуткое "безобразие", и с ехидством в голосе спросил:

– Ну, что, Варая, теперь я полностью ответил на твой вопрос? Как ты считаешь, это наказание позволит отвадить баронских шпионов от нашей империи?

Обескураженная происходящим женщина в ответ лишь одобрительно покачала головой, признавая правоту в этом споре за принцем. Дарий удовлетворено кивнул и, повернувшись к стоящим у него за спиной Лису с Громилой, устало произнес:

– Вы ведь знаете, что делать дальше?! Я надеюсь, что все наказуемые покинут город живыми! Вы хорошо меня поняли? Если что-то пойдет не так, то вам обоим несдобровать.

Лис с Громилой утвердительно ему кивнули. Дарий, еще раз окинув взглядом площадь, молча, покинул балкон, а за ним бесшумными тенями устремились церковные убийцы.

Ветер, Длинный и Варая сидели на террасе дворца и потягивали вино, так вовремя и кстати предложенное хранителем винных погребов дворца. Глубокая ночь была тиха, и город заслуженно отдыхал после всех тех бурных событий, свидетелем которых стал накануне. Не спали лишь гвардейцы, которым было приказано сопроводить баронских шпионов к границам империи. Их пришлось, как мешки с никому ненужным хламом, погрузить на телеги и отправить из города, потому что никто из них не мог стоять на ногах не столько из-за побоев, сколько из-за пережитого шока и позора, им уже вообще ни до чего не было дела. Одного из них еле-еле откачал придворный врач. Сердечко дало сбой, и если бы не своевременное вмешательство лекаря, то одним путешественником стало бы меньше.

Варая задумчиво смотрела на горящий фонарь, она полностью погрузилась в свои воспоминания, уже в который раз пытаясь осознать и смириться с неизбежностью происходящего с ней, императором, принцем, его друзьями и всей империей, но понимание так и не приходило. Казалось, что все это какой-то слишком затянувшийся дурной сон под действием нового неудачного снадобья для облегчения страданий тяжелобольных. Хотелось проснуться, наконец, и обнаружить, что ничего не изменилось: император все так же беззаботно за приятной беседой коротает вечера в компании своих приятелей Ботоса и Мениса, попивая любимое красное вино, а принц продолжает охотиться на мелких зверюшек, испытывая на них свои отвары и зелья. Если бы все это было именно так… Но той спокойной жизни пришел конец, а будущее было очень туманно. Забыв про бокал вина, который она все это время держала в руке, а потому чуть было не выронив его, женщина тихо произнесла. Казалось, что ее слова не были обращены ни к кому конкретно, а лишь выражали ее самые сокровенные мысли, то есть она как бы говорила сама с собой: