Принц Генри

Она поворачивается на бок, невинно положив руки под щеку.

– Это вызывает у меня парализующий ужас. Я не фанат Эдгара Аллана По, но это мое личное «Преждевременное погребение».

Я тоже никогда не фанател от По – вот уж кто тот еще нытик, – но я понимаю, о чем она.

И у меня как раз есть прекрасный рецепт!

– Ты могла бы представить меня голым, – я щелкаю резинкой пижамных штанов. – Могу даже снять их, если хочешь. Живой образ исцелит все твои недуги, дорогая.

Сара качает головой.

– Кажется, традиционным решением такой проблемы было представить, что все твои зрители – в нижнем белье.

– Но ведь гораздо прикольнее представить меня голым.

Мы оба смеемся, даже если это правда.

Сара снова садится, протягивает руку и касается струн моей гитары, которую я прислонил к прикроватной тумбочке.

– А ты… ты правда умеешь играть?

– Умею.

Она перекатывается на бок, опираясь на локоть, и с любопытством смотрит на меня.

– В смысле, Алфавит, «Сияй, сияй, маленькая звездочка»[18] и все такое?

Я закатываю глаза.

– Ты же знаешь, что это – одна и та же мелодия?

Она морщит носик, задумавшись об этом, и ее губы двигаются, когда она беззвучно пропевает мелодию в голове. Чертовски умилительное зрелище. А потом она прикрывает лицо ладонью и смеется.

– Господи, ну я дура!

– Ты к себе слишком строга, но раз уж ты сама так говоришь…

Она прищуривается.

– Задира, – и показывает мне язык.

Большая ошибка.

Этот розовый влажный язычок так и просится, чтобы его облизали. И я невольно задумываюсь о других розовых, мягких влажных местах на ее сладко пахнущем теле… и у меня встает.

Болезненно встает.

Слава богу, тут толстые одеяла. Если эта невинная краснеющая птичка поймет, что в ее кровати, прямо в паре десятков сантиметров, горячий твердый член, она либо потеряет сознание, когда вся ее кровь прильет к щекам, либо прыгнет на потолок, как перепуганная кошка, вцепившись когтями.

– Ну, век живи – век учись, – она посмеивается. – Так ты в самом деле умеешь играть на гитаре?

– Кажется, ты сомневаешься.

Она пожимает плечами.

– О тебе много писали, но я ни разу не слышала, что ты играешь на музыкальном инструменте.

Чуть подаюсь вперед и шепчу ей:

– Это секрет. Я вообще хорош во множестве вещей, о которых никто не знает.

Она снова закатывает глаза.

– Дай-ка угадаю… ты просто великолепен в постели… хотя нет, об этом все знают, – она делает руками такой жест, словно играет на барабанах и в конце бьет в тарелки. – Ба-да-бум, тыц!

Я смеюсь почти так же сильно, насколько сильный у меня стояк.

– Стеснительная, умная, умеешь откалывать непристойные шуточки и вообще совершенно чокнутая. Чертовски странная комбинация, Титьки-боттум.

– Погоди, вот узнаешь меня получше. Я и правда уникальна.

Самое удивительное, я начинаю в это верить.

Потираю руки и указываю на гитару.

– Давай ее сюда. И назови музыканта. Любого.

– М-м… Эд Ширан.

Качаю головой.

– Все девушки любят Эда Ширана.

– Он отличный певец. И к тому же рыжий очаровашка, – она поддразнивает меня. – Вот если б ты родился не просто принцем, а рыжеволосым принцем, тебя бы обожали все женщины.

– Все женщины и так меня обожают.

– Но будь ты принцем-рыжиком, обожания было бы еще больше.

– Ишь какая умная. Ладно, тихо, слушай.

Я играю песню Thinking Out Loud, и, когда допеваю до середины, бросаю взгляд на Сару. Ее улыбка так прекрасна, что мне невольно приходит мысль, которая не посещала меня за все двадцать пять лет моей жизни: вот, значит, как чувствует себя Эд Ширан.

Когда я заканчиваю, Сара закусывает нижнюю губу, а потом аплодирует. Она говорит тихо, с легкой хрипотцой, сонно:

– Ты так прекрасно играешь, Генри.

Шутливо грожу ей пальцем.

– Говорил же – не сомневайся во мне.

Она широко зевает.

– Давай еще?

И хотя меня охватывает усталость, я не хочу отказывать ей. Ненадолго задумавшись, говорю:

– Вот эта – одна из моих любимых.

Играю Hallelujah.

– Я тоже очень люблю эту песню, – Сара умиротворенно улыбается, тихонько подпевая мне, пока я играю.

После я сам широко зеваю, откладываю гитару на пол и говорю ей:

– У тебя хороший слух. Ты поешь?

Она потягивается так, что ее полные груди натягивают темно-синюю футболку, и я чувствую, как во рту пересохло.

– Только когда я в ду́ше.

Еще одна большая ошибка. Не могу удержаться от стона.

Сара откладывает очки на тумбочку и хмурится:

– Ты в порядке?

– Буду в порядке. Когда-нибудь. А пока что я просто чертовски устал.

– Прости. Ты ведь сюда отдохнуть пришел, а я не дала тебе поспать.

Ухмыляюсь, откидываясь на подушку.

– Я был совсем не против.

И хотя она на другом конце огромной кровати, лежать рядом с ней вот так как-то… хорошо, спокойно…

– Спокойной ночи, Генри.

– Сладких снов, Сара.

10

Генри

Когда я просыпаюсь утром, Сары нигде нет. Внутри меня странное призрачное чувство, что меня продинамили, хотя в эту ночь вроде бы что-то начинало складываться, но я отбрасываю его. Сегодня ведь начинается самое интересное.