Принц Генри

– Сбегать от охраны – одна из самых увлекательных вещей в моей жизни.

– Почему?

– Потому что я не должен так делать.

И она улыбается мне – как раз так, как я хотел, широко, без стыда. У меня в груди разгорается тепло, и сердце бьется быстрее.

Щелкаю кнопкой, включая радио, и из динамиков звучит Setting the World on Fire Пинк и того деревенского парня.

– Хорошая песня, – говорит Сара.

– Ну так сделай погромче, – отвечаю я.

Она так и делает, а потом поднимает руки, словно пытается поймать ветер.

* * *

Мы оба решаем, что голодны. И хотя Каслбрук, родной город Сары, ближе всего к замку, там нет «Мега Бургера». Так что мы едем в противоположном направлении, потому что «Мега Бургер» определенно стоит того, чтобы ради этого проехать еще сорок пять минут.

Когда мы подъезжаем к окошку выдачи заказов, парень в картонном колпаке подпрыгивает от неожиданности.

– Ну ни хрена себе!

Бросаю взгляд на Сару.

– Да, я частенько такое слышу.

– Охренеть… Вы же принц Генри.

Киваю.

– Рад знакомству.

– А можно с вами сфотографироваться?

– Конечно.

Он высовывается из окошка, а я чуть наклоняюсь из машины, и парень делает селфи.

– Сделай мне одолжение, – прошу я, – не выкладывай в соцсетях. Я вроде как должен работать, и если Ее Величество узнает, что я отлыниваю, она рассердится. Тебе совсем не понравится увидеть ее рассерженной.

Он смеется, кивая.

Когда юноша приносит наш заказ, я оплачиваю его и сую парню пачку наличных.

– Обработай как можно больше тачек, едущих за мной. Если что-то еще останется – все твое.

Парень потрясенно качает головой.

– Вот это да! Я всегда считал, что вы крутой.

– Стараюсь.

Мы стукаемся кулаками, и я выезжаю.

Чувствую теплый взгляд Сары.

– Это было очень мило.

– Это было легко, – пожимаю плечами. – Мама говорила, что доброта заразна. Достаточно одного человека, чтобы начать самую лучшую эпидемию.

Я подъезжаю к пустынной стоянке возле пляжа, заглушаю двигатель, и мы с Сарой садимся на капот машины, чтобы съесть наши дьявольски острые бургеры с картошкой фри.

Помедлив, я спрашиваю ее о том, что случилось ранее.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Она чуть улыбается, смущенно.

– Да.

– А такое… часто случается?

Сара склоняет голову.

– Нет, не очень часто.

Я ступаю по незнакомой территории. Мне не хочется, чтобы ей было неловко, но в то же время я хочу узнать больше об этих приступах. Точнее, больше о ней самой.

– Послушай, Сара, не стесняйся послать меня с такими вопросами, но это… какое-то заболевание?

– Диссоциативная фуга. Приступ вызывают громкие звуки. Я пробовала разные методы лечения, но, похоже, с этим просто придется жить. Если что-то бьется, иногда я просто… выпадаю.

– Ты выглядела такой напуганной. Куда же ты выпадаешь? – очень осторожно спрашиваю я.

Сара сглатывает, глядя в пол.

– Никуда. Там просто… все серое. Ни потолка, ни пола, ни стен, ни единого звука. Я просто… тону в серости.

Накрываю ее маленькую теплую ладонь своей.

– Мне очень жаль. А ты знаешь, почему так? Почему все началось?

Улыбка Сары становится натянутой.

– У всех свои особенности, – а потом она делает глубокий вдох и решительно меняет тему. – Как тебе съемки? Нравится шоу? – спрашивает она. – Сужаешь выбор будущей королевы?

Киваю.

– Да, думаю, пока что в моем списке определенно лидирует Гуэрмо.

Она хихикает.

– Ну а как тебе шоу? – спрашиваю я.

Сара ворчит:

– Скорее похоже на какой-то блестящий конкурс красоты.

– Не одобряешь?

Она пожимает плечами.

– Думаю, все могло быть куда хуже. Но, по крайней мере, разрешают участвовать самым разным женщинам, а не только тем, кто проходит по критериям этих отвратительных законов, на ком должен жениться наследный принц.

– Ты – девственница? – спрашиваю я.

– Ну… да.

– Тогда на что ты жалуешься? Ты проходишь по критериям.

Глаза Сары сверкнули от гнева, и она практически рычит в ответ:

– Потому что я – больше, чем просто моя девственная плева, Генри! И делать главной ценностью образованной, умной, страстной женщины тоненький кусок плоти – это просто унизительно! Как бы ты себя чувствовал, если бы вся твоя ценность зависела от крайней плоти?

Я обдумываю ее слова, потом усмехаюсь:

– Ну, думаю, с этим у меня все в порядке. Мне говорили, что у меня весьма впечатляющая крайняя плоть – по крайней мере, медсестрам нравилась. Может быть, сейчас ее выставляют где-нибудь в музее.

Несколько секунд она смотрит на меня, потом вдруг громко смеется. Голос у нее глубокий, чуть хрипловатый, чувственный.

– Ты ужасный человек.

– О, я знаю, – качаю головой по поводу всего этого.

– И феминист из тебя еще хуже.

– Согласен. Над этим нужно поработать. Но ты ведь мне поможешь? Мы должны проводить больше времени вместе – каждую минуту, днем и ночью. Вот ты и сделаешь из меня человека. Как следует отшлифуешь.

Сара толкает меня в плечо.

– Ха! Да, я понимаю, о какой «шлифовке» ты говоришь.

Теперь мой черед смеяться – конечно же, она права.

– Но у тебя никогда никого не было? Правда?

Сара пожимает плечами.

– Пенни и я были на домашнем обучении… но в десятом классе был один парень.

Потираю руки.