– Когда ты говоришь об этом так, все звучит безумно.
– Да оно и есть безумно!
Сара крепко переплетает пальцы.
– Он разбил ей сердце. Это ее почти убило.
Смотрю на нее, и, кажется, что-то в груди болезненно надрывается.
– И ты считаешь, я поступлю с тобой так же?
– Я знаю, что так и будет.
– Потому что я – Уиллоуби?
Она коротко кивает.
– Потому что я – легкомысленный и эгоистичный и попросту не соответствую требованиям. И потому что ты ждешь, пока не появится кто-то получше.
Сара качает головой.
– Это все… не очень правильно.
Бывает такая боль, когда тебя ранит кто-то, кто тебе по-настоящему небезразличен. И эта боль проникает глубже, и ты страдаешь дольше, как от ожога – сначала чуть покалывает, печет, а потом все покрывается волдырями, и боль распространяется внутри, разъедая беззащитную плоть.
Оставляя внутри зияющую дыру.
Скрещиваю руки и усмехаюсь, словно мне все абсолютно по хрену.
– Как тебе вид с вершины твоей башни из слоновой кости, а, Сара? Наверное, здорово судить всех, кто ниже тебя, и при этом оставаться слишком высоко, чтоб никто не сумел дотянуться.
Она поднимается на колени на кровати.
– Все совсем не так. Ты мне небезразличен, просто…
– Просто я – эгоистичный, безответственный и для меня не существует никаких правил приличий. Да, я все правильно расслышал. Ты могла бы не утруждать себя всеми этими красивыми сложными словами и попросту назвать меня мудаком.
– Генри…
– А я думаю, что ты – труслива. Видишь, что я сделал? Сказал просто, лаконично.
Она бросает на меня тяжелый взгляд, потом тут же отводит.
– Я – не труслива. Просто… просто мне нравится моя жизнь именно такой, как она есть. Мне нравится…
Я подхожу к ее укромному уголку и хватаю первую попавшуюся книгу.
– У тебя нет никакой жизни. Ты прячешься в своей комнате, за книжками. И это чертовски грустно.
Голос Сары звучит нежно, но твердо.
– Я понимаю, что раню тебя, но не надо быть жестоким.
Смеюсь.
– Ты считаешь, что ранила меня?
– Ну никак иначе я не могу объяснить этот всплеск эмоций. Так что да, уверена.
– Это не всплеск эмоций – считай, что это будильник, – я трясу перед ней книгой. – Это не твои друзья, Сара. И никакой гребаный полковник Брэндон не выпрыгнет со страниц книги и не придет к тебе со своей любовью.
– Я знаю! – Взгляд девушки опускается к моей руке, к зажатой в ней книге. – Генри, осторожно… она хрупкая.
И это злит меня еще больше – то, что она думает, в первую очередь, о какой-то идиотской неживой вещице.
– Да ты хотя бы меня перед собой видишь? Господи, я же прямо перед тобой стою – настоящий и в отличие от тебя вполне живой, – я машу книгой, удерживая ее за обложку. – А тебя больше заботит гребаная бумага с чернилами!
И тут – все.
С треском корешок книги ломается пополам, и отдельные страницы разлетаются по всей комнате, падают на пол, как стая раненых белых птиц.
– Нет!
Голос Сары наполнен таким горем, такой болью, что это перекрывает мою собственную боль, и мой гнев испаряется, оставляя только сожаление.
Она падает на колени, собирает страницы, выхватывает у меня порванную книгу.
– Я не хотел, – тихо говорю я – вдруг она не поняла. Темные волосы падают ей на плечи, закрывая лицо. – Сара, слышишь? Прости.
И почему мне кажется, что в последнее время я только и делаю, что прошу прощения?
Ее плечи дрожат, кажется, она плачет. А я чувствую себя так, словно мой желудок полон червей, отвратительно извивающихся.
– Я дам тебе денег, и ты купишь другую. Это ведь просто книга. В смысле… есть же другие такие же… – я заикаюсь, как какой-то придурок. – Она была ценной?
Сара по-прежнему не отвечает, и я кладу ладонь ей на спину. Рывком она отстраняется от меня. Ее глаза влажные, а взгляд полон боли.
– Убирайся, – шипит она.
– Что?
– Убирайся отсюда! – кричит она, на этот раз громче, а потом собирает последние страницы и осторожно складывает на кровати.
Я остаюсь на месте, постукивая ногой по полу, и тихо замечаю:
– Вообще-то это мой замок.
Кажется, это – последняя капля. Она толкает меня с такой силой, что я даже не ожидал. Щеки у нее горят, волосы разметались, а глаза полны настоящей ярости. От этого зрелища в любой другой момент у меня бы был просто стальной стояк, но сейчас я слишком обеспокоен тем, что по-настоящему ранил ее.
– Сара, ну же…
Не успеваю уклониться, и она бьет меня в грудь.
– Убирайся из моей комнаты, ты незрелый сукин сын!
Я собираюсь бросить в ответ что-то легкомысленное, но, прежде чем успеваю это сделать, у Сары перехватывает дыхание. С ужасом я понимаю, что она всеми силами пытается удержаться от рыданий. Протягиваю ей руку.
– Я…
Сара вскидывает ладонь, смотрит в сторону и прикрывает глаза.
– Просто уходи, Генри. Пожалуйста.
И поскольку это – самое меньшее, что я могу сделать, я ухожу.
13
На следующий день я просыпаюсь поздно – с опухшими глазами и болью в груди.