Принц Генри

Тяжело. Я не выхожу из комнаты до того момента, когда знаю точно, его не будет на территории замка. Слышу, как вертолет уносит их с Корделией на свидание – скалолазание, или рыбалка подо льдом, или выпас скота, или еще что-нибудь настолько же нелепое. Когда вертолет отбыл, направляюсь в комнату Пенелопы с моей бедной порванной книгой.

Пенни хлопочет над ней, как над птенцом со сломанным крылышком, воркует, что скоро книга станет как новенькая, и касается страниц очень нежно, ведь она – хорошая сестра.

Ей безразлично «Чувство и чувствительность», но зато ей небезразлична я. Она знает, как много для меня значит эта книга, даже если для нее самой книга не значит настолько же много.

Да, она понимает… в отличие от некоего красивого бессердечного принца, чье имя нельзя называть.

Я стараюсь не думать о нежном касании его губ к моим – до того момента, как все стало очень плохо. И я отказываюсь вспоминать тот огонь в его темно-зеленых глазах, когда он смотрел на меня так, как не смотрел ни один мужчина – словно я была драгоценностью, сокровищем, которое он мечтал заполучить больше, чем сделать следующий вдох. И уж точно я стараюсь не фокусироваться на том чудесном волнительном чувстве внизу живота. Желание, предвкушение, радость…

Отстраняюсь от всех этих эмоций и сосредотачиваюсь на моей бедной разорванной книге. Так проще.

Мы просим одного из членов съемочной группы привезти скотч и чиним книгу, насколько возможно. Затем Пенни проводит остаток дня с гримерами, готовясь к горячему интервью один на один, а я в это время прогуливаюсь по территории замка. А заодно размышляю о том, не пора ли вернуться к себе в квартиру, на работу… и в целом к своей жизни.

Ну, в самом деле, какого черта я вообще здесь делаю?

И все же, в таком случае вполне вероятно, что, если я уеду домой, мама заставит уехать и Пенни. А Пенни здесь так нравится, она так много нового узнала о работе на телевидении, завела друзей в съемочной группе, развивает новые связи. В общем, на некоторое время я застряла здесь, как мышь в мышеловке. В замке.

На ужин беру бутерброд с собой в комнату и смотрю новости вместо того, чтобы читать. К закату я уже чувствую себя такой изможденной, что засыпаю рано.

Посреди ночи в дверь кто-то стучит. Ненавижу себя за это нервное радостное возбуждение, которое пронизывает меня, за то, как все сжалось внутри, за то, как участился пульс. Мое тело уже знает, кто там, за дверью. И вся проблема в том, что мне не терпится насытиться самим ощущением его присутствия, вдохнуть теплый запах его кожи. Моя бурлящая кровь убеждает сердце забыть и простить – говорит, что я веду себя глупо и что рана в моей груди – просто царапина.

Вздыхаю, берясь за дверную ручку, внутренне готовая к сносящей крышу чувственной энергетике Генри Пембрука.

Он выглядит усталым и грустным. И рана внутри меня пульсирует еще болезненнее.

Взгляд его зеленых глаз, в которых обычно пляшет веселый огонек, сейчас кажется потускневшим и настороженным. Светлая щетина на подбородке, обычно придающая ему неотразимое плутовское очарование, сейчас словно подчеркивает его изможденность, словно он вернулся с боя. Я плотнее запахиваю халат и завязываю узел на поясе, словно это может защитить меня от его очарования.

– Чего ты хочешь?

Он невинно моргает своими длинными ресницами – а ведь прекрасно понимает, что делает.

– Уже поздно. Я бы хотел поспать. Или мы можем поболтать, если хочешь? Я мог бы сыграть тебе на гитаре что-нибудь нежное… Или ты могла бы напевать, пока я пытаюсь дремать, и я не разу не пожалуюсь, обещаю.

Его голос пронизывает надежда, когда он говорит обо всем том, что стало для нас таким привычным перед сном, и от этого сжимается сердце. Я в самом деле хочу открыть перед ним дверь. И мои руки словно сами тянутся обнять этого парня, который искренне сожалеет, что сломал мою любимую игрушку.

Но я не могу. Из чувства самосохранения – просто не могу. Генри – не просто какой-то парень, и его легкомыслие может разбить вдребезги нечто гораздо большее, чем просто игрушку.

Поправляю очки, потому что это заставляет меня чувствовать себя умной и сильной.

– Ты не будешь спать здесь, Генри.

Он решает сменить тактику – усмехается дьявольски, убедительно. Положив ладонь на дверную ручку, он чуть подается вперед.

– Ну же, Сара. Это вышло случайно, и я уже извинился. Что ты так носишься с этим?

А вот это хорошо – как раз то, что мне нужно. Его легкомыслие и насмешки подстегивают мой гнев, а гнев выстраивает куда как более крепкую стену, чем боль.

Он смотрит на мой напряженный рот и сжатую челюсть, наталкивается на мой непреклонный взгляд и чуть смущенно проводит ладонью по своим волосам.

– Да чтоб меня, это же просто глупо – это всего лишь книга! Завтра я закажу тебе доставку новой. Чего еще ты от меня хочешь? Скажи, и я сделаю.

– Все, что угодно?

– Все, что угодно.

Открываю дверь чуть шире, подаюсь вперед и смотрю ему прямо в глаза.

– Оставь. Меня. В покое.

Он вздрагивает, беспомощно хмурится.

– Нет, этого я сделать не могу.