Все дело в поцелуе. Я продолжаю думать об этом, хотя отчаянно пытаюсь забыть. Мои губы все еще покалывает при воспоминаниях о его ласковых касаниях. Это было так чудесно, я даже представить себе не могла, не могла даже надеяться. У меня все внутри сжалось, а голова пошла кругом, и сердце колотилось так бешено, словно я вот-вот умру – хотя при этом я чувствовала себя более живой, чем когда-либо.
Потому что я хотела, чтобы он меня поцеловал. И хотела ответить на этот поцелуй. И не желала останавливаться на одном только поцелуе. Я хотела прижаться к нему, ощутить его силу и напор, ощутить, как его восхитительные руки обнимают меня, как его широкие ладони касаются меня. Хотела ощутить, как его крепкий торс прижимается к моим грудям, ощутить его твердый пресс, его бедра, прижимающиеся к моим, когда я окажусь под ним на кровати.
Хочу ощутить запах его кожи, царапающее прикосновение его щетины, вкус его губ.
Он не такой, каким я представляла своего мужчину, – тут я говорила правду. Генри – дикий и беспечный, но ведь не только. Еще он нежный, добрый и терпеливый, отзывчивый, эрудированный, умный… и просто чудесный. Об этом я ему не сказала.
Он мог уничтожить меня – это ясно, как день. Сказка, древняя, как мир – неопытная старая дева и бродяга, прыгающий из койки в койку.
М-да, ну надо же, я прямо-таки героиня гребаной сказки.
Но самое главное – моему сердцу все это безразлично. Сердце говорит – оно того стоит. Сердце буквально кричит, что мы достаточно сильные и переживем все. Ведь Марианна пережила. Мы склеим себя заново, и у нас останутся потрясающие нежные воспоминания об этом диком крышесносном романе, переживем такие ощущения, о которых я даже не слышала.
Сердце спрашивает меня, не устала ли я – не устала ли я постоянно бояться, не в силах ни прыгнуть в неизвестность, ни даже просто шагнуть, буквально пустив корни. Рычу и закрываю лицо подушкой. И в тот миг меня буквально обволакивает запах Генри. Прижимаю подушку теснее, позволяя себе утопать в этом запахе.
А теперь я не просто героиня, так еще и клишированная героиня.
«Да пошло оно все на хрен…»
Откладываю подушку и вылезаю из постели. Пора вести себя, как взрослая девочка. Я найду его, приму его извинения и принесу ему свои собственные. Не заморачиваясь ни с халатом, ни с тапочками, бросаюсь к двери, выбегаю в коридор… и наступаю на что-то твердое и толстое, прямо у двери.
Эмоции – штука загадочная. Иногда они нарастают медленно, поднимаясь, как волна, прежде чем достичь пика и обрушиться на тебя.
Но сейчас все совсем не так.
Когда я наклоняюсь, чтобы поднять с пола потертую старую книгу, эмоции поражают меня, словно выстрел – бьют навылет, наповал. Я улыбаюсь, но глаза наполняются слезами. Это как театральные маски, сочетающие в себе сразу две стороны – облегчение и боль, радость и печаль. Я могла бы сказать, что это – самое приятное, что кто-либо когда-либо делал для меня – и это чистая правда. Но подарок означает для меня бесконечно много не поэтому…
А потому что книгу подарил Генри. Он сделал это для меня.
Качая головой, обрисовываю пальцами буквы на обложке, а потом открываю книгу… и у меня перехватывает дыхание.
Он написал внутри. Самое первое издание книги «Чувство и чувствительность» пережило целые века и осталось относительно невредимым, но этот сумасшедший написал в ней!
Ну конечно же.
Смеюсь, хотя по щекам текут слезы, и в целом мне, похоже, снесло крышу.
Прижимаю книгу к сердцу, обнимая, и несу ее с собой, направляясь прямо к нему в комнату. Но его там не оказалось. В какой-то ужасный миг я спрашиваю себя, не нашел ли он себе другую спальню – может быть, у Корделии или Либби.
Меня пронзает такая боль, что становится тяжело дышать.
Но разве Генри мог бы так поступить? Я знаю ответ до того, как успеваю закончить эту мысль.
Генри, которого я знаю – не тот неуправляемый парень из газет, не будущий король, у которого, как говорила моя сестра, будет целый гарем любовниц. Он – мальчишка, который любит перед сном шепотом обсуждать всякие глупости, который играет на гитаре и слушает, как я напеваю, который катает меня на машине по лесам. Он – мужчина, который хочет научить меня плавать и хочет увериться в том, что я успею как следует пожить, прежде чем умру. Генри, которого я знаю, так бы не поступил.
Боже, какая же я идиотка.
Я должна найти его, должна увидеть его – прямо сейчас. Сначала я заглядываю в библиотеку, потом – в столовую и музыкальную комнату, и слышу жужжание камер, установленных на стенах, следящих за каждым моим шагом. Я прохожу на кухню… и вижу его. Абсолютно изможденный, он сидит в уголке, уронив голову на руки. Глаза у него закрыты, челюсть расслаблена, и губы чуть приоткрыты.
Сейчас он кажется таким юным. Таким спокойным.
Я видела Генри игривым, дразнящим. Видела его расстроенным и напряженным. Но прекраснее всего он вот такой, умиротворенный. Протянув руку, я обрисовываю четкие линии его лба и щек, носа и подбородка, даже не касаясь его.