Молчание затягивалось. Всхлипнула и открыла глаза, и было бы куда отшатнуться — отшатнулась бы. Потому что мужчина наклонился, да так, что его лицо оказалось близко от моего, а глаза его разделывали меня на маленькие кусочки и кровь тянули из жил.
Мне показалось, или в серых радужках промелькнула чернота?
Захр!
Так вот в чем дело! Маг смерти.
Поверить не могу, что Банкабу не знал об этом. Решил подставить? И что, в таком случае, на самом деле обозначали часики?
— Кто тебя послал? — рыкнул.
Закономерный вопрос.
Я помотала отрицательно головой.
— Кто сказал, что это за вещь?
— Никто, — всхлипнула снова и совершенно натурально. — Я ничего не знала ни про вас, ни про эту побрякушку. Она так торчала… Я иногда подстерегаю возле домов этих… А там, как повезет.
— Повезет? То есть магия мне померещилась? — голос его прозвучал издевательски. Не верит. Захр, я бы тоже не поверила, если бы сумела почувствовать подобное. Но надо было играть до конца.
— Магия? Правда? Вам что-то показалось, лорд, вы…
— Откуда знаешь, что лорд? — лицо стало ожесточенней.
Красивое, кстати, лицо. Идеальное. Его портила лишь жестокость, которая всегда искажала черты. И этот взгляд…
Стихии, о чем я думаю!
— Ну… Красивый, чистый, благородный… С деньгами…Настоящий мужчина — вот я и подумала… Вы же пожалеете бедную девушку? Клянусь Стихиями, это последний раз, когда я пытаюсь что-то украсть…
— И правда последний, — капитан снова вцепился мне в руку и очень больно сжал её, — Потому что после того, как с тобой поработают дознаватели, воровать тебе больше не захочется.
Я почувствовала, что леденею от ног до самой макушки. Дознаватели? Верная смерть. Они вскроют мне голову и вытащат оттуда все, оставив либо сумасшедшей, либо мишенью для «семьи». И плевать им будет, что я жертва обстоятельств. И на близнецов, если упомяну их, плевать.
И если у него есть связь с дознавателями, значит…
Стихии, помогите же!
Но Стихии молчали, как и всегда, когда они мне нужны.
Я расплакалась от беспомощности и от того, что меня дернули и подняли, выламывая руку.
— Подождите, — прошептала горячечно, уже сама вцепляясь в камзол. Мне показалось, или черноволосый втянул носом воздух и помрачнел еще сильнее? Ну да, пахло от меня дурно. — Не надо пожалуйста дознавателей. Я и правда служанка, но маг… не зарегистрированный, и использую… использую дар крайне редко. И никогда на самом деле не наношу вреда! Вы же можете почувствовать, что я не лгу, да? Раз смогли то заклинание распознать? Вы же видите, что не лгу. Не отдавайте меня, пожалуйста! Не выживают в их стенах такие, как я…
Но он лишь отрицательно покачал головой. Не чувствует? Не маг? Не верит? Что?!
— Раньше надо было думать, — заявил, наконец.
И потащил прочь.
Что же делать?
Я остановилась, как вкопанная, уперлась ногами. А потом оторвалась, отпрянула — не в попытке бежать, позади был тупик, но в попытке использовать еще один аргумент.
Единственный, что у меня был.
Стянула с волос косынку, убрала жуткий фартук, оставшись в довольно опрятном платьице и, зажмурившись, прошептала:
— Я на все согласна. Даже отдать вам невинность.
И принялась расстегивать многочисленные пуговички, не открывая глаз.
Сработает ли? Я не знала. По многочисленным историям следовало предполагать, что мужчины, охочие до шлюх в продажных домах, весьма ценят девственность. Да и всегда рады повалить кого и раздвинуть ноги.
Вряд ли я хуже. Кое-кто даже говорил, что красивая.
Я уже спустила платье на талию и начала стягивать его с бедер, как раздался громкий смех.
Испуганно замерла, открыла глаза уставилась на капитана, который издевательски смеялся и чуть ли не показывал на меня пальцем.
— Серьезно? — спросил он между двух приступов злого хохота. — Невинность? «Отдать»? Чтобы ты безвольным бревном лежала подо мной на вонючих камнях? Да будь ты последней шлюхой Таноса, я бы в жизни не стал спать с таким… отребьем.
В лицо бросилась краска. Я почувствовала, как мучительно краснеют не только щеки, но стыд заливает меня чуть ли не до талии. Его слова хлестали похуже кнута — а я ведь знала, как работает кнут.
Отребье.
Отребье!
Отчаяние затопило меня полностью. А еще незнакомая мне злость и что-то странное, темное, что я никогда не испытывала.
Значит, отребье? Значит, спать с шлюхами за золото он готов — а моя невинность ему и даром не нужна? Как и моя неопытность?
Я сделала два шага вперед, приподнялась на цыпочках и притянула его за голову, впечаталась своими губами в его, прокусывая, кажется, до крови и толкая язык между его зубами.
Я не умела целоваться. Единственные два поцелуя были вырваны у меня насильно и заставили возненавидеть этот процесс. Но я могла действовать, как те насильники. Уж очень хорошо помнила, как они это делали. И их губы, прижатые к моим, и мерзкое ощущение языка в моем рту, и руки, прижимающие мой затылок, и несвежее дыхание.