Принц и нищий (СИ)

У Деймона внезапно появилось свободное время. Правда для этого ему приходилось отключать телефон или игнорировать бесконечные звонки, но и это уже можно было назвать большим прогрессом. Раньше он срывался на первый же вызов, чем неимоверно бесил Алауди и расстраивал Мукуро. Теперь все изменилось. Неизвестно на сколько, но все же. Они вместе, втроем, гуляли по городу, ели мороженое в минус пятнадцать, строили снеговиков и играли в снежки, наверстывая упущенное в детстве, а потом вваливались домой, промокшие и замерзшие, обсыхали на горе пледов у камина и порой прямо там же и засыпали, рискуя сгореть заживо от близости к открытому огню. Алауди даже усмирил свою язвительность, не колол словами, не распускал руки — в прямом и переносном смысле этого выражения, смеялся вместе с ними, отдыхал и наслаждался. И он даже согласился на предложение Деймона вместе нарядить елку к Рождеству, чем никогда прежде не занимался.

Впрочем, раньше в этом доме никто этим не занимался: для этого вызывались специальные люди во главе с дизайнером, которые и украшали к праздникам дом — елку в том числе.

И сейчас наверняка не только Мукуро испытывал неловкость и сожаление, что прежде они не собирались для таких вот теплых и ламповых мероприятий.

Деймон подавал игрушки и навешивал гирлянды, пока Мукуро балансировал на стремянке, нанизывая неудобные петельки на мягкие пушистые зеленые лапки, а Алауди стоял внизу: подразумевалось, что он будет подстраховывать, но на самом деле только делал хуже, трясся или толкая лестницу. То и дело Деймон шпынял его за это, а Мукуро, с трудом удерживая равновесие, тихо матерился себе под нос и пинался, напрашиваясь на взбучку.

Позолоченные пластиковые шишки переливались в зыбком свете, отбрасываемом пламенем из потрескивающего камина, терпко пахло свежестью и хвоей, и в глазах рябило от разноцветных огоньков разномастных гирлянд.

Наконец, когда с елкой было покончено, Алауди щедро осыпал ее искусственным снегом, а Деймон и Мукуро ликвидировали весь скопившийся мусор. После этого они отошли к дверям и замерли, откровенно любуясь на свою работу.

Деймон поднял с журнального столика новенький Полароид и запечатлел на фотоснимке ель, которую они несколько часов украшали гирляндами, сахарными ангелочками и старыми фотографиями. Получилось очень даже ничего — гораздо лучше, чем холодная красота, бездушно сделанная руками наемных работников. Так… по-домашнему. Уютно.

Мукуро с грустью вспомнил, что в последний раз елку он наряжал лет сто назад, вместе с отцом и матерью — настоящей — до того, как она заболела и умерла.

— Отнесем Тсуне, — вздохнул Деймон, тоскливо рассматривая проявившийся снимок. — Вряд ли в тюрьмах справляют Рождество.

— О, еще как справляют, — пренебрежительно фыркнул Алауди, предзнаменовывая бурю. — Двойная порция обеда, поздние подъем и отбой, время прогулки в общей зоне увеличивается, свидания даются даже тем, кому прежде запрещали… По-своему, но справляют. Мне кажется, это даже слишком щедро для таких отбросов общества.

— Подумай хорошенько, прежде чем продолжать эту тему, — резко ответил Деймон. Эта тема поднималась со дня судебного заседания каждый божий день и в итоге заканчивалась жуткими скандалами и порой даже драками. Мукуро, первое время активно принимающий участие в вакханалии, уже давно устал от бессмысленной ругани, обе стороны исчерпали все аргументы еще в первый день разборок, а сейчас просто все идет по кругу. — Он защищал свою семью.

— А мы кто? Просто так, какие-то левые ребятки? — холодно осведомился Алауди. — Снимите розовые очки и посмотрите объективно на его мелкую, гаденькую сущность. Он пробыл в этом доме очень долго, и все это время обманывал нас. Ты даже не знаешь, какой он настоящий.

— Я знаю, — вмешался Мукуро, устало вздохнув. Этих разговоров никак не избежать. — Тсуну унижали и били в детском доме старшие дети, а еще он видел и, возможно, подвергался с их стороны сексуальному насилию. Тут у любого шарики за ролики заедут. Хибари в его жизни стал… я не знаю, как ангел, что ли. — Тут он даже не кривил душой. Для Тсуны Кея и впрямь был едва ли не небожителем. — Из-за него его жизнь круто изменилась, он ему придавал сил. Тсуна любил тебя, пап, и ему не доставляло удовольствие претворять в жизнь план. — В памяти все всплывало заплаканное лицо Тсуны, когда пустили утку о смерти Деймона. -Тебя он тоже любил — уважал точно, меня — может быть. Просто Кею он любит больше. — Мукуро беспокойно взглянул на отца, прекрасно осознавая, как его ранят эти слова.