Принц и нищий (СИ)

Деймон долго приходил в себя после судебного процесса. Дергал адвокатов, строчил жалобы и требовал пересмотра, несмотря на возмущение Алауди, который прощать и принимать Тсуну не хотел ни в какую. Кто-то откровенно посмеивался над желанием Деймона вытащить из тюрьмы собственного несостоявшегося убийцу, кто-то осуждал, но все, так или иначе, недоумевали. Только Мукуро, пожалуй, понимал его, потому что испытывал те же чувства: злость, растерянность, жалость, понимание, горечь. На самом деле, много какие эмоции вызывал Тсуна, но почему-то Мукуро никак не мог заставить себя его ненавидеть. Его и тех двух придурков, что составили ему компанию. Они хотели убить его, едва не убили отца, но…

Первую неделю было особенно больно. Он, даже можно сказать, их ненавидел, но сейчас, когда чувства более или менее пришли в норму, испытывал странную смесь из сожаления и желания вернуться в недалекое прошлое, когда они сидели в комнате Хибари и жрали чипсы, запивая дешевым алкоголем, а на стареньком ноутбуке на разные лады постанывали накачанные гомосеки. Как беззаботно, как весело было тогда! А ведь он все вздыхал о неустроенности своей жизни…

Маленькая квартирка в Намимори, где развернуться-то можно было с трудом, где балкон размером со спичечный коробок, стены словно сделаны из картона, а во дворе ошивался всякий сброд, казалась ему роднее, чем огромный особняк, стоимостью больше десяти миллионов йен. Он даже по работе скучал и бесхитростным девчонкам, неумело и стеснительно кокетничавшим с ним в клубе.

Кен вытаскивал его на вечеринки, в клубы, но желания там отираться больше не было. Нет, он рад был тем, кто выгораживал его, пока Сато распускал про него правдивые, но изложенные в отвратительном свете сплетни, но баловаться наркотиками ему уже совсем не хотелось, а без них дергаться на танцполе было не так уж и весело. Дни длились томительно, занятые ожиданием возвращения Хибари и попыткой выйти на связь с Тсуной, который упорно отказывался от всех свиданий. Деймон писал ему письма пачками, а получал в ответ один-два листка, заполненных самобичеванием, просьбами отказаться от него и вопросами про Хибари. Грустно было видеть отца таким разбитым. Отчасти, может, потому Алауди и злился на Тсуну. Он всегда слишком близко воспринимал все, что касалось Деймона, даже порывался уволиться и разбежаться после всего произошедшего, но общими усилиями его удалось уболтать. Он ведь, по сути, ни в чем не был виноват — по крайней мере, не настолько, чтобы корить себя за то, что случилось. Ни дня не проходило без его молчаливого самоуничижения — это отражалось в его глазах, движениях, голосе. Он не мог простить себе, что на эмоциях оставил Деймона одного, и тот едва не погиб; не мог понять, как не распознал угрозу в лице Тсуны, — и если бы Мукуро вовремя не скооперировался с отцом, то Алауди вполне мог бросить все и укатить в свою Францию, где его следы окончательно бы затерялись. А так, все заявления на увольнения отправлялись в топку или шредер, а Мукуро мотался за Алауди по пятам, опасаясь того, что он тупо по-английски сбежит.

Алауди недовольно засопел, и Деймон ободряюще потрепал его по плечу.

— Я не прошу тебя тот час же изменить свое мнение, просто… поразмысли на досуге о Тсуне. Начать с чистого листа никогда не поздно. Если бы Мукуро, не дай бог, оказался на месте Хибари, я бы сделал для него то же самое. И ты тоже.

— Нет.

— Матери, которые разбивают сердца детей, самые жестокие, — убитым голосом посетовал Мукуро и зевнул. — Ладно, оставляю вас наедине.

— Аллилуйя, — обрадовался Алауди и едва слышно охнул, когда Деймон невозмутимо и без лишних слов ударил его локтем в бок. Мукуро поспешил убраться куда подальше, пока не стал свидетелем брачных игр двух стариков. Нет, ему бы хотелось дожить до таких лет вместе с Кеей и сохранить такие же отношения, но представлять ему этого не особо хотелось — то еще отвратительное зрелище не для слабонервных.

Он закрылся в своей комнате и переоделся в пижаму.

Вот уже две недели, как он вернулся домой, но заново привыкать к огромной площади оказалось непросто, почти так же сложно, как и почти год назад он свыкался к десяти метрам своей маленькой комнатенки над магазином. Лестницы, длинные коридоры, темные углы и эхо в ванной комнате — словно в новинку.

Странно признавать, но квартирка Кеи в старом, стремном районе, заполненном странными людьми и хулиганами, казалось уютнее и роднее.

Удобно устроившись на кровати, чувствуя себя потерянным на слишком большой кровати, он открыл ноутбук и, сверившись по времени с Германией, позвонил Хибари.

Как же он скучал! Конечно, Кее об этом знать необязательно, но Мукуро бы многое отдал, лишь бы поскорее увидеть его высокомерную рожу и залезть к нему в штаны.

— Привет, полицейский, — доброжелательно поприветствовал он, увидев на экране сонное лицо Хибари. Где-то в верхнем углу экрана мерцал какой-то медицинский аппарат, к которому Кея был присоединен сеткой проводов и трубок. — Или лучше сказать: лежачий полицейский?