Принц и Нищин

Обнаружив, что их тюремщиком является ни кто иной, как отец Сережи Воронцова, Алик Мыскин долго и мутно смотрел на то, как Гришка разглядывает в зеркало свою новую одежду. Василий и Курицын-Гриль, от которого Аскольд, разумеется, так и не дождался вожделенного «кокса», ушли. В квартире остались только пленники да члены семейства Нищиных в составе прихорашивающегося г-на Григория, Дарьи Петровны, дремавшей вместе с мухами на балконе, и пьющих на кухне дочки и сожителя. На кухне же сидел и Толян — оставленный Грилем на квартире мелкогоуголовного вида хлопец, впрочем, на фоне Аниного сожителя выглядевший просто светочем интеллигентности и средоточием миролюбия и интеллекта.

Гришка повернулся к Аскольду и, вытянув из новых джинсов штаны, сказал:

— Ну что, гнида… понял, как отца родного бить? Забыл, щенок, как я тебе в детстве драл? Это хорошо, что тебя вот так тут разложили. Я сейчас тебе напомню. А-а-а, сука!

С этими словами он со всей силы вытянул того, кого он принимал за сына, толстым, с массивной пряжкой, ремнем.

— У-у-у! — протяжно завыл Аскольд. — Да ты что, рехнулся, урод! Тебя же кубиками нашинкуют, когда я из твоей вонюче… а-а-а!! (Гришка ударил вторично.)

— Дядя Гриша, — с лихорадочной быстротой заговорил Мыскин, в то время как грозный сантехник замахивался в третий раз, — дядя Гриша, это не Сережа… это не ваш сын.

Недоумение, захватившее Гришку Нищина в свои наглые лапы, временно избавило Аскольда от третьего удара.

— Чево ты такое несешь? — злобно выговорил Григорий, воззрившись на Алика. — Че, если он побрил свою харю, так я его не узнаю, что ли?

И он зарядил ремнем и Алику:

— Ой-ей! — заорал тот, и когда Нищин снова перекинулся на Принца, то Мыскин предпочитал больше не вмешиваться в молчаливый диалог между «сыном» и его любящим отцом.

Зато Аскольд, в прямом и переносном смысле подхлестываемый болью и злобой, заорал, извиваясь и силясь разорвать веревки:

— Ты, мужла-а-ан! Можешь считать, что ты уже покойник! Тебя урррою… о-о-о!.. — роют!! Можешь считать…

— Считать? — деловито пыхтя от усердия, перебил его Гришка. — Считать — это хорошая мысль. Ррраз!..

— Ой, блин-а-а!

— Двввва!!

— Хва-а-атит… я тебе де-не… у-у-у!

— Тррри!!.

Аскольд больше не мог ругаться: он вцепился зубами в драный клетчатый плед, покрывавший диван, и подвывал. Наверно, ни одна звезда эстрады не оказывалась в более глупом и ничтожном положении, чем многострадальный носитель княжеского титула.

На пятом ударе в комнату вошла супруга Гришки — Дарья Петровна. Она была в вылинявшем синем псевдо-«адиковском» костюме с лампасами и в дырявом переднике с рюшами. В руке она держала сковороду с тыквенными семечками.

От матери-героини исходил сильный запах нафталина, перекиси водорода и сивушного перегара.

— Ты чево это тут, болван, упражняешься? — спросила она. — А-а, сынка полируешь? Это дело. А то он возомнил не знаю уж что о себе. Дерни-ка его еще хорошенько, Гришка. Экий он кретин с этой лысой башкой!

Аскольд не выдержал. Он выпустил из зубов плед и разразился тирадой, из коей следовало, что он прикажет своей охране разнести весь домик Нищиных по кирпичику, а этот злосчастный ремень, которым Гришка охаживал племянника олигарха… о судьбе ремня Андрюша сказать не успел, потому что Нищин-старший особенно удачно вытянул его этим самым ремнем, влепив массивную пряжку в крестец.

Дарья Петровна махнула сковородой и сказала:

— Ладно, хватит его, будет. Идем, Нищин, там бухло на кухне стынет. Там приперся мой папаша, Воронцов, так он все спиртное выхлебает в два счета.

Гришка прекратил экзекуцию.

— Да, правда, — наконец сказал он. — Я же машину купил. Надо ее обмыть.

— Машину? — воскликнула Дарья Петровна. — Какую?

— «Копейку». У одного мужика за «семерку» сторговал. Будем теперь на колесах.

Дарья Петровна ощерила зубы, показав просто-таки голливудскую улыбку зубов этак из пятнадцати, половина которых явно была выполнена из отходов черной металлургии:

— Да-а-а… что ж ты сразу не сказал, Гришка? Ах ты… и-и-ирод!!

И в порыве нежности она шлепнула его сковородой пониже спины. Сковорода была чугунная, и потому сантехника вынесло из комнаты на скорости, близкой к первой космической.

Алик пошевелился и посмотрел на побитого Аскольда. Тот широко открыл рот и шумно втягивал им воздух.

— Значит, ты в самом деле Аскольд? — выговорил Мыскин.

— А вот Гришка, кажется, думает, что ты Сережа Воронцов. Его сынок то бишь.

— Это у Воронцова такие родители? — с трудом выговорил Андрюша Вишневский.

— Бывает и хуже. У меня одного пацана знакомого отец и вовсе зарезал. У него, у папаши этого, начался психоз на почве запоя. Ему показалось, что пацан этот — собака Баскервилей. Ну, он его и зарезал.

Принц тяжело дышал и отдувался. Потом скрежетнул зубами и выдавил:

— Ничего не понимаю. Где мы? Если дома у этого Воронцова, то каким образом мы сюда попали? Замена была бутафорной, что они, в самом деле решили вжить меня в образ обсосного нищеброда? Или… или это сам Воронцов как-то дельце обтяпал? Да нет… как же так?!