Принц и Нищин

— Эк ты загнул, — сказал Фирсов, — мне тут администратор твой подсказал, что тебе надо ехать в студию на сведение твоего очередного альбома.

— Не моего! Не моего!

— Твоего, а чьего же еще, — раздался над его плечом мелодичный женский голос, и Сережа, медленно повернув голову, как это делают в голливудских боевиках заторможенные тугодумы-супермены, у которых даже мозги атлетического телосложения… одним словом, Воронцов увидел Лену Солодову, т. е. нет… теперь, конечно, Фирсову.

— Твой продюсер Боря Эйхман только что звонил на мобильник Романову, — сказала она. — так что поедем все вместе. Там и поправимся, — добавила девушка, отметив его мутный взгляд и «залипающее» лицо — лицо измученного мальчика, которому смертельно хотелось упасть и не шевелиться этак полсуток. Как выяснилось, график «звезд» вообще отличается большой плотностью. Оказалось, что у Аскольда на этот день планировалось не только сведение альбома, но и посещение двух презентаций и одно выступление в сборном концерте на дне рождения какой-то очередной «звездульки». Кроме того, была еще и незапланированная — и откровенно тяжелая — акция: надо было приехать к родственникам трагически погибшего в «Белой ночи» чернокожего танцовщика Лио и выразить им свое сожаление.

Выслушав все это, Сережа Воронцов тяжело вздохнул: да, тяжела ты, доля «суперстара»…

В студию, помимо Сергея, поехали Элтон, он же Валера Сухоруков, три танцовщицы, среди них Лена, и два охранника, шкафовидных детины, каждый из которых был размером примерно с Фирсова. И уж разумеется — погабаритнее Сережи, который на их фоне казался стройным и почти хрупким, несмотря на достаточную атлетичность и статность.

В студии «Аскольда» поджидали два звукооператора и масса еще каких-то людей, профессию которых Сережа даже не сумел выговорить, потому что он выпил два коньячных бокала виски (разумеется, без всякой содовой и льда), а потом «лакирнул» все это дорожкой «кокаина», которую угодливо преподнес ему на зеркале нигер из шоу-балета.

Ишь как вымуштрованы. Неудивительно, что после всего этого Воронцов не смог делать ничего, кроме как блаженно таращиться на ругающегося матом звукооператора и глупо смеяться (Сережа подозревал, что его подпоили нарочно, но не противился — надо же как-то было мотивировать свой отказ участвовать в сведении уже подготовленного для нового альбома материала). В конце концов на него плюнули и, перезвонив его продюсеру, передали трубку Сергею со словами:

— На вот… изволь сам с ним объясняться!

— Андрюша, — зазвучал в трубке мелодичный мужской голос, еле заметно картавящий на еврейский манер, — это Боря Эйхман говорит. Ты что же это, твою мать, косорезишь там в студии?

— Чев-во? — пробормотал Сережа, который, по сути дела, не воспринял ни единого слова, хотя был вполне вменяем. — Это вообще… кто?

Голос осекся, потом через несколько секунд зазвучал снова с утрированной четкостью и сочностью проговариваемых слов:

— Говорит Борис Борисович Эйхман. Твой продюсер, осел. Ты что же это смазал сведение? И голос у тебя… какой-то буторный. Залипаешь, поц, а? Ты что, не мог повременить до вечера. И так две презентации и концерт. А завтра вручение годовой премии «Аполло». Ты не забыл, что ты номинируешься на «Открытие года»? Ты про это хоть не забыл?

— А… ну да…

— Значит, так… сейчас поезжай домой и никуда не вылезай. Отсыпайся.

— Да-да, — проговорил Воронцов, беспомощно глядя на застывшую в пяти шагах от него Лену. — Да? А, ну конечно. А кто там будет?… Что-то я запамятовал.

— Ну, Андрюха, наверно, ты сильно злоупотреблял во время гастролей, — отозвался продюсер. — Слышал я уже про твои приключения в этом… в последнем твоем пункте гастрльного тура. Готовься теперь вот: «желтяки» налабают статьи в полный разворот и еще приврут, суки. А кто будет? Этого, честно говоря, я и сам не помню. Ну… типа… «Би-2» всякие, «Танцы минус», Чичерина… может, «Сплин подъедет.

— В общем, полный саунд-трек «Брата-2»… — резюмировал Сережа.

Голос Эйхмана снова прервался на несколько секунд.

— Не… ну ты, судя по голоску, вообще жестко залипаешь по полной программе, а? — наконец проговорил он откровенно недовольно.

— М-м-м, — лаконично ответил Сережа, который только сейчас до конца осознал, в какое безумие дал себя вовлечь.

— Гы-ымм…

— Иди спи! — раскатисто рявкнул Борис Борисович и бросил трубку. Сережа послушал короткие гудки и со страшной силой осознал, что в этой роскошной, кондиционированной, забитой дорогущей аппаратурой студии он — Нищин…

— Поехали, Андрей, — сказал один из охранников. — А то вам-то еще ничего… а нас Борис Борисыч рассчитает и на ноль умножит, если мы какой-нибудь облом оформим.

— Погодите, — сказал Сережа, который чувствовал себя уже совсем неплохо, если не учитывать того момента, что его соображение резко пошло на убыль, и прибавилось беспричинной тоскливой веселости (как то ни странно звучит), которая вот-вот грозила «оформиться» — по выражению бодигарда — в беспричинный истерический взрыв.