Принц и Нищин

Эйхман не успел сделать этого, потому что в этот момент ему позвонил еще кто-то, и он стал слушать с все более вытягивающимся лицом, а потом изумленно посмотрел на Сережу Воронцова и как-то бочком-бочком начал пробираться к выходу из клуба. За ним следовал его телохранитель.

Сережа тем временем потерял чувство меры совершенно. Он вел себя так, словно ему объявили, что завтра утром он умрет, и потому в последний оставшийся ему вечер стоит оттянуться по полной программе. Нет смысле пересказывать все эти безобразия, стоит только подвести им итог: Фирсов подобрал Воронцова буквально из-под стола и с помощью охранника и Романова довел до машины и усадил в салон.

Сережа размахивал руками и время от времени бормотал почему-то с грузинским акцентом:

— Шалико… пасматры, какой странни этот русски язик… Настя по-русски — прастытутка, а нэнастя — плохая погода…

Собирался ночной дождь.

* * *

В течение первых пяти минут езды по ночной Москве многострадальный горе-«суперстар», то бишь г-н Воронцов, не мог вымолвить ни единого слова, только открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба-неудачница, да на крутых поворотах время от времени бился затылком о стекло и рассеянно щурил глаза.

— Куда мы едем? — наконец выдавил он.

— В Шереметьево-II, — коротко ответил Фирсов.

— Защщем ета?

— Ты летишь в Барселону.

— В Бар-се-лон-ну? — Сережа растерянно потер кулаками глаза и уставился на невозмутимого Алексея. — Это что… шутка такая?

— Нет, это такая столица Каталонии. Провинции в Испании.

Этот ответ так придавил пьяного Сережу Воронцова своей краткостью и новизной, что он замолчал и продолжал молчать до самого аэропорта, оцепенело уставив взгляд в широченную спину своего личного водителя. Потом вынул из холодильника бутылку пива и начал пить из нее с таким видом, с каким сапная лошадь хлебала бы холодный авиационный керосин.

— И все-таки я не совсем понимаю, — вполголоса сказал Романов, — такими экстренными темпами его не стали бы отправлять за границу. Может быть, Вишневский что-то узнал? Как ты думаешь, Алекс?

— Может быть, — следовал индифферентный ответ.

Вдруг невозмутимое лицо Фирсова дрогнуло, и он легонько толкнул в спину водителя, кивнув на темную машину, следующую метрах в ста за ними и соответственно отражающуюся в зеркалах заднего вида:

— Эй, Диман, глянь-ка, за нами, никак, хвост?

— Да не, Алексей Иваныч, померещилось тебе, — отмахнулся тот. — Вам, гэбэшникам бывшим, вечно что-то подозрительное мерещится.

— И это?!

Из-за поворота на углу массивного сталинского дома — буквально в пятидесяти метрах от «Мерса», на которой ехали Сережа Воронцов и сотоварищи — вылетела длинная черная машина и резко затормозила.

Она еще не прекратила движения, а дверцы ее по обе стороны салона распахнулись, и из них буквально вывалилось несколько темных, еле различимых в свете ночных придорожных фонарей фигурок. Они синхронно, как в цирке, исполнили кувырок через голову и, встав на одно колено — открыли беглый автоматный огонь!

С грохотом разлетелось лобовое стекло, и водитель Дмитрий, пораженный несколькими пулями, глухо застонал и выпустил руль — и машину угрожающе занесло в сторону. Сидевший рядом с ним Романов успел перехватить бесхозную «баранку» и вывернуть ее буквально в нескольких метрах от темной громады дома.

«Мерс» прогрохотал по бордюру тротуара и, развернувшись, остановилась посреди пустынной улицы.

— Ла-а-ажись!!! — заорал Фирсов и, схватив Сережу Воронцова, пригнул его к сиденью. Его рука успела нащупать что-то горячее и влажное, струящееся по шее Сергея.

Воронцова все-таки успели подстрелить, и один Бог ведал, сколь серьезно.

В этот момент долгое время следовавшая на некотором отдалении вишневая «десятка», которую Фирсов заподозрил в слежке, поравнялась с подбитым «Мерсом», притормозила… бесшумно опустились тонированные окна, и две очереди разнесли боковые окна Сережиной машины и прошли навылет через голову так и не успевшего пригнуться Романова.

Не издав ни звука, тот мешком осел на сиденье.

«Десятка» сорвалась с места и ушла во тьму ночных улиц вслед за первой машиной.

Фирсов выпрямился и начал тормошить Сережу:

— Ну же… ты, сердцеед! — быстро повторял он (вероятно, даже сейчас не мог забыть про свою жену и про то, прикаких обстоятельствах он, Алексей Фирсов, застал ее с Воронцовым), — Сдохнуть ты еще успеешь! Э-э-э, ты! М-м-м… что тут у него?…

…Пуля едва зацепила шею Воронцова, только порвав кожу, и прошла навылет, совсем чуть-чуть разминувшись с сонной артерией. Еще бы два-три сантиметра правее — и у него не было бы ни одного шанса выжить: он просто умер бы от потери крови.

— Кажется, живой. Это зря, — пробормотал Фирсов, а потом перегнулся через спинку переднего кресла и взглянул на Романова. Лицо того уже помертвело и приобрело тот восковой желтоватый оттенок, который беспощадно констатирует леталь ный исход.