Моя рука опустилась на ручку двери, но дверь была закрыта. Дрожащими руками я нашла на поясе ключ, вставила его в замочную скважину, а потом нырнула в темноту, обессиленно падая на кровать.
– Нееееет! – закричала я, задыхаясь и сжимая подушку. – Неееет… За что? Что я им такого сделала? Я же… я… старалась… Я ничего им не сделала плохого… Они не имели права так со мной поступить… Что за несправедливость?.. За что обрекать меня на вечное одиночество? За что?.. Я же говорила им, что меня не интересуют их наследники!
Перед глазами стояли принцы, которые молча, а кто-то даже с улыбкой смотрел на то, как я валяюсь на полу. Из груди вырвалось рыдание. Я задыхалась, захлебывалась своим горем, понимая, что для них какая-то букашка… Маленькая букашка, которую легко стряхнуть с платья одним движением руки… Маленький человечек, которого легко казнить или помиловать… Им плевать на мою судьбу, плевать на то, что я чувствую… Ладно, принцы! Но зачем лишать меня права любить и быть любимой? Я же могу полюбить не принца? Что значит «чтобы история не повторилась»? У меня что? На лице написано «мечтаю стать новой Золушкой»?
Как же это подло и бесчеловечно!
Я чувствовала, как десятки дорогих туфель просто взяли и растоптали мою жизнь, лишив ее чего-то важного… Я… я… никогда никого не полюблю… Никогда… Я им жизнь, идиотам, спасла…
Я задыхалась, уткнувшись в одеяло, чувствуя, как слезы льются ручьем. Неужели если я кого-то полюблю, то непременно умру? Где же я так провинилась? И хоть бы кто-нибудь утешил… Еще и преподаватели стояли молча! Могли бы заступиться! У меня такое чувство, словно меня предал весь мир!
В дверь настойчиво стучали. Я сглотнула, пытаясь взять себя в руки.
– Кто там? – хрипло спросила я, сжимая одеяло. Неужели кто-то пришел меня утешить? Неужели кому-то не все равно, что я сейчас чувствую…
– Их величества и их высочества желают видеть вас на заключительной части бала! – торжественно объявили мне. – Что им передать?
Маты, которые я паковала в чемоданы ненависти, – вот что им передать! Звиздюля бандеролью! Я размазывала рукой слезы по горячим, пылающим щекам, вспоминая ту черную неблагодарность, которой мне отплатили за все… И ведь никто! Никто! Не пришел ко мне, зная, насколько мне плохо…
«Чего ноем?» – появилось на стене, расплываясь перед глазами.
– Ноем?!! – истерично заорала я, швыряя с ненавистью подушку в стену. – Ты это называешь «ноем»? Пошел вон отсюда! Тоже мне… Утешитель! Я кому сказала!
«Ну прокляли, и что с того? – появилась надпись над упавшей подушкой. – Подушку подними. Тебе потом на ней спать!»
Я просто задыхалась от негодования, чувствуя, как дрожат руки и сердце.
– Прокляли? – Я едва сдержала слезы, до боли кусая губы. – Да, прокляли! Прокляли! Навсегда! И теперь я никогда не смогу полюбить!
«Тебе такого не говорили, заметь!» – прочитала я, делая глубокий вдох.
– Никогда… – нервно дышала я, чувствуя, как слезы текут по щекам с новой силой. – Никогда… Страшное слово… Никогда… Меня никогда никто не обнимет… Никогда не поцелует… Никогда не…
«И этого тебе тоже не говорили! Не выдумывай!» – снова появилось на стене, а я уткнулась лицом в одеяло. Мои плечи вздрагивали, а из груди вырывалось на волю несчастное сердце… Бедное, бедное сердце… Теперь тебе нельзя любить… Понимаешь? Нельзя… Тебе запретили…
Сердце громко стучало, отдаваясь в ушах, негодуя против такого запрета.
– Я прошу тебя… научись не любить… – простонала я, терзая одеяло. – Меня никто никогда не обнимет… Никогда не поцелует… А мое сердце навсегда превратится в камень… Да… В камень… Лучше умереть сейчас, чем жить с осознанием, что никогда и никого…
«Тебе сказали, что любовь тебя убьет! Но тебе никто не запрещал любить! И тебя никто не запрещал любить! Как же с тобой тяжело!» – появлялось на стене.
– Лучше умереть… – прошептала я, роняя слезы и глядя в сторону окна странным и долгим взглядом. – Я так не хочу… Не хочу всю жизнь мучиться…
Мое сердце ухнуло вниз в тот момент, когда меня резко подняли, отрывая от одеяла, которое я все еще сжимала в темноте. Я едва стояла на ногах, тяжело дыша, а меня грубо и больно прижали к себе, обнимая так, что мои несчастные ребра чуть не ушли на больничный.
– Не обнимет, говоришь? – услышала я низкий и хриплый голос возле уха. – И что? Ты уже все? Умерла? Давай, объявляй дату похорон!
Я боялась даже вздохнуть, чувствуя щекой мягкий бархат чужой одежды и стальную хватку. В комнате было темно, а мои руки уперлись в чужую грудь, пытаясь оттолкнуть от себя или притянуть к себе… Я еще не решила.
– Так, что у нас дальше по списку? – Мою голову резко подняли и запрокинули назад, а через секунду я почувствовала внезапное и неожиданное прикосновение холодных губ к своим губам.
Я простонала, задыхаясь от смятения, чувствуя, как меня грубо целуют, придерживая мое лицо рукой, не давая мне возможности вырваться. Или у меня поднялась температура, или его губы действительно холодней льда…