Принц в неглиже

   Всю дорогу мы спорили, надо ли напоминать больному обстоятельства нашего знакомства, рискуя усугубить вероятную моральную травму, или лучше соврать что-нибудь правдоподобно-нейтральное. Ирка ратовала за честность, я предлагала дипломатично обойти скользкий момент и назваться представителями какой-нибудь благотворительной организации. За названием не нужно далеко ходить: только вчера наша съемочная группа освещала предвыборное мероприятие некоего доктора Пиктусова «Рука на пульсе» – дискотеку, на входе в которую студентам вручали бесплатные презервативы.

   – В интересном месте щупает пульс уважаемый доктор, – фыркнула Ирка.

   – Кто про что, а вшивый про баню, – едко заметила я в ответ, цитируя свою прабабушку – неиссякаемый кладезь произведений устного народного творчества.

   Так и не придя к единому мнению, мы вошли в травматологическое отделение больницы, у раздраженной санитарки выяснили, что у них действительно имеется «ничейный мужик с головой», то есть с черепно-мозговой травмой, узнали номер палаты и решительно протопали по коридору в указанном направлении.

   – Можно? – сладким голосом пропела Ирка, не без изящества просовывая голову в шестиместную палату, набитую увечным народом преимущественно мужеского пола.

   – Можно! – радостно заорал какой-то румяный больной с загипсованной ногой. Руки у него были в порядке, и он призывно замахал ими.

   Мы вошли. Возлежащие на кроватях джентльмены разной степени физической ущербности воззрились на нас заинтересованно-выжидательно. Эх, зря я послушалась Ирку, и мы поленились, не подготовили себе легенду! Ну что теперь говорить?

   – Комитет солдатских матерей, – брякнула я, не успев придумать ничего получше.

   Ирка толкнула меня локтем: в самом деле, нашим воображаемым сыновьям никак не могло быть больше двенадцати лет!

   – И жен, – поспешно добавила я.

   Ирка уже высмотрела нашего найденыша.

   – Как мы себя чувствуем? – Могучая, как атомный ледокол, она легко проложила себе дорогу среди скопления кроватей и тумбочек, подплыла к нашему незнакомому другу и засыпала его апельсинами. Я тащилась в кильватере, спотыкаясь о коварно разбросанные костыли – не иначе, как с целью увеличить количество пациентов травматологии.

   – Ен неговорящий, – авторитетно объяснила бабулька, заботливо кормящая с ложечки старичка на соседней койке. Старичок морщился, но безропотно глотал. – Молчить, молчить, токо глаза таращить!

   – Не, Павловна, он говорил! – мягко возразил божий одуванчик, шумно схлебнув с ложки варево. – Давеча вот бормотал чего-то…

   – Шизик, – весело заявил жизнерадостный дядечка с ногой, приветствовавший наше появление.

   – Как – шизик? – Ирка явно растерялась.

   Я заглянула ей через плечо: наш приятель и впрямь ненормально таращил глаза, поминутно меняя направление взгляда. Теперь он уставился на меня. Взгляд у парня был если не безумный, то какой-то диковатый: встревоженный и одновременно умоляющий. В остальном он выглядел вполне приятно: хорошее открытое лицо, красивые серые глаза, из-под белой повязки выбивались темно-русые прядки волос, под тонюсеньким больничным одеялом, натянутым до шеи, угадывалось крепкое тело. «Атлетический тип, – подумала я, – не в моем вкусе, но Ирке должен понравиться. Если, конечно, он и в самом деле не шизик…»

   – Шизик-физик, – пробормотал себе под нос молодой парень на койке у окна, вдохновенно щелкая переключателем маленького телевизора.

   – Ну что, Саня, будет кино или нет? – обратился к нему весельчак с ногой.

   – Не гони, – сквозь зубы проворчал озабоченный телемастер.

   – А что доктор сказал? – спросила Ирка.

   – Мне ничего, – хихикнул живчик в гипсе.

   – А ничаво ен не сказал, милая, – подтвердила бабуля. – Так, буркнул шось себе под нос…

   – Шось именно? – требовательно продолжала Ирка.

   Бабулька развела руками, в последний момент убрав ложку из-под носа старичка, – тот так и остался ждать с раскрытым ртом.

   – Ретроградная амнезия, – высокомерно сообщил интеллигентного вида мужчина из угла палаты, снимая очки и откладывая в сторону газету.

   – О! – Мы с Иркой переглянулись.

   Вот, значит, почему он лежит тут один, без жены и семерых любящих крошек! И, похоже, все такой же голый… Я посмотрела на Ирку – глаза у нее опасно сверкали.

   – Шо? – Бабуля озадаченно смотрела на очкарика.

   – Это значит, что он потерял память, – перевела я.

   – Или слух! – вставил веселый хромой.

   – Ага! – победно воскликнул парень с телевизором.

   Аппарат пугающе затрещал, взревел диким мявом, и владелец техники поспешно приглушил звук. На экране крупным планом появилось дивное декольте, в него проворно скользнула ручка с наманикюренными коготками. На свет явился угрожающего вида пистолет.

   – Твою мать! – непечатно восхитился весельчак.

   – Фак ю! – сказал примерно то же самое с экрана голос по-английски, что гундосый синхронный переводчик за кадром стыдливо перевел как: «Черт возьми!»

   Мужики заржали. А наш пострадалец вытянул шею, вперил взгляд в экран, открыл рот и тоже воскликнул:

   – Фак ю! – Прононс у него был великолепный.

   – Фу, срамники, – поморщилась бабуся.