Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Для Вильгельма этот новый союзник оказался достаточно неудобен. Он всегда был невысокого мнения об Иоганне Казимире, однако помимо личного отношения его, как никогда, тревожило сохранение баланса между католиками и кальвинистами. Отъявленный кальвинист, печально известный своей безответственностью, был последним, кого он выбрал бы себе в союзники, когда даже его такта и беспристрастности едва хватало, чтобы сохранить лояльность католического большинства. От этого большинства в перспективе зависели единство и сплоченность Нидерландов, и именно поэтому Вильгельм с явным намерением обеспечить противовес непрошеному союзу с Иоганном Казимиром вернулся к предложениям, раздававшимся из Франции.

Тем временем герцог Анжуйский, любезно улыбаясь всем посланцам из Нидерландов при дворе своего брата, снова собирал сведения для наступления, чему благоволила его мать, которой очень хотелось видеть сына пристроенным. Анжу совершенно не интересовали стремления Нидерландов, но ему нравилась идея обрести независимость и собственное королевство. В течение всей той весны он пытался создать себе опору в Нидерландах, для чего держал пару посланников, ходивших на задних лапках перед Штатами и кормивших их неопределенными обещаниями. Однако задача оказалась неосуществимой для его посланников. Народ был настроен к Анжу настолько недоброжелательно, что ему даже приписывали заговор с целью убийства принца Оранского и желание стать единоличным правителем Нидерландов. Переговоры тянулись с мая по июнь 1578 года, когда Анжу решил, что его час настал, и в сопровождении огромной свиты из гвардейцев, слуг, пажей и своей обычной стаи фавориток без приглашения объявился в Монсе. Вильгельм знал, как можно это использовать. Он не сомневался, что появление Анжу преследовало чисто эгоистические цели, но оно было весьма кстати, поскольку помощь была очень нужна, а помощь со стороны католика в особенности. Кроме того, хотя Анжу был ненадежным другом, он стал бы опасным врагом. С помощью малоприятных, но убедительных аргументов Вильгельм уговорил Штаты принять предложенный альянс. Анжу пообещал в течение трех месяцев дать десять тысяч пехотинцев и три тысячи всадников, гарантировал свободу совести и даже отказался от первоначального требования передачи ему нескольких городов в качестве обеспечения. В ответ на это ему был присвоен титул, предусмотрительно изобретенный Вильгельмом специально для него, – защитник свобод Нидерландов. Все, что он получил, должно было стать основанием для того, чтобы он мог занять место Маттиаса.

Пока договоренности с Франциском Анжуйским еще обсуждались, приезд Иоганна Казимира уже успел бросить тень на все происходящее. В Брюгге, Антверпене и Брюсселе толпа набрасывалась на католиков, а в Генте, который с таким трудом успокоили прошлой зимой, кальвинистское меньшинство, заставив замолчать менее решительных членов городского совета, нападало на католические церкви, закрывало их и отправляло в тюрьму монахов, священников и набожных горожан. Имбизе и Рихове, теперь контролировавшие Совет, не слушали никого, кроме толпы и безответственного кальвинистского проповедника Датенуса. Этот взрыв произошел в самый неподходящий момент. Вильгельм, постоянно находившийся со своими войсками и выезжавший из лагеря только на совещания Штатов, диктовавший за утро по двадцать писем на разные темы, принимавший посланцев, просматривавший донесения с Севера, с Юга, из лагеря Пармы и из своего собственного, старался как мог, и все ради того, чтобы донести свои идеи о единстве нации до мелких сепаратистских групп, чтобы день за днем направлять события к этому, и только этому концу. Сердцевиной всего являлся вопрос религии. Если бы его удалось решить, как предписывало Гентское примирение, исчезла бы угроза восстановлению единства провинций. Вильгельм планировал заняться этим на досуге осенью, когда зима остановит военные действия. «Если бы не эта внезапная вспышка в Генте, – говорил он английскому послу, – дело можно было бы отложить до конца сентября». Но теперь кальвинисты настаивали на немедленном и, следовательно, недостаточно продуманном урегулировании, к которому страна не могла подготовиться должным образом.