Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Казалось, что оправдываются самые мрачные прогнозы. Из Антверпена и со всего Юга страны целые колонии ремесленников эмигрировали в Англию; даже богатые горожане распродавали свое имущество и готовились уехать. Подчинение религиозной политике короля было бы для нидерландцев экономическим самоубийством; этой политики боялись даже нидерландские сторонники короля. Весь средний класс страны и молодая, более современная часть дворянства, как католики, так и еретики, чувствовали решимость остановить безумие короля, и эта решимость отвердевала, превращаясь в действие. Тем временем среди простонародья стали от случая к случаю вспыхивать волнения. Народ силой освобождал заключенных, которых арестовывали чиновники инквизиции; кто-то рассыпал на улицах и прикалывал во всех общественных местах листовки с клеветой на регентшу и правительство. Призывы к Вильгельму и Эгмонту остановить инквизицию появились на дверях их домов в Брюсселе, а еще один листок с подобным призывом был вложен в руку Маргарите, когда она шла к мессе. «Брабант проснулся!» – кричали теперь люди, и народная молва без колебаний называла Вильгельма одним из предполагаемых вождей движения. Один из самых дерзких манифестов, расклеенный однажды ночью во всех общественных местах Антверпена, все приписывали Людвигу фон Нассау, брату Вильгельма. А по мнению народа, на чьей стороне находился Людвиг фон Нассау, с теми, разумеется, должен быть и их любимый принц Оранский.

Возможно, эта не имевшая под собой основания вера нидерландцев, что Вильгельм или Эгмонт выйдут вперед и спасут их от короля, не дала буре начаться тогда. Но в сгущавшемся тумане никто уже не мог ясно отличить друга от врага и одно направление от другого.

Тем временем Маргарита обманывала себя надеждой переманить принца Оранского на свою сторону. Ее убеждение, что это можно сделать, играя на его честолюбии и тщеславии, было ошибкой, но она была права, считая, что, потеряв его, оппозиция потеряет основную часть своей силы. Но Вильгельм не захотел вступить в эту игру, и Маргарита с усиливавшимся страхом замечала, что его брат Людвиг ведет себя безрассудно и несдержанно, а Эгмонт все теснее сближается с обоими братьями. У нее возникла новая надежда – разрушить этот союз, и, когда в Брюсселе стал ходить слух, что Вильгельм был обижен каким-то невежливым поступком Эгмонта на званом обеде, Маргарита постаралась расширить воображаемую трещину. Она выбрала для этого неудачный способ – стала на людях пренебрежительно обходиться с женой Вильгельма Анной и вести себя милостиво с графиней Эгмонт. Можно представить себе, чем это отзывалось в частной жизни дворца Нассау. Какой-то злобный наблюдатель ехидно заметил: «Графиня Эгмонт сидит рядом с мадам, а принцессу Оранскую оставляют стоять. Принц умирает от ярости». Но это была не ярость, а еще одна нестерпимая досада, которая добавилась к его убогой и грязной семейной жизни. Анна к этому времени забыла свои обещания вести себя хорошо, и ее необузданность опять была темой для пересудов в Брюсселе.