Официальным центром конфедератов был дом шумного и сумасбродного Кулембурга. Там в течение трех следующих дней «Компромисс дворян» приобрел свою окончательную форму. Там, среди неуместного веселья, были наконец поставлены подписи. И там Людвиг, немного опьяневший, но действительно боровшийся за веру и Нидерланды, в теплых апрельских сумерках влез на садовый стол и произнес речь перед возбужденной толпой. Конфедераты не могли вести свое дело только в доме Кулембурга. Хотя Вильгельм, видимо, отказал в официальном гостеприимстве более буйным друзьям Людвига, они украдкой входили в его дом и выходили оттуда через задние и боковые двери или садовые калитки и повсюду собирались кучками во дворце Нассау. Там Хорн, столкнувшись с ними, когда они вели беседы в углах, приказывал им замолчать и делал замечание за то, что услышал. А они грубо смеялись ему в лицо.
И наконец, 5 апреля 1566 года, в пятницу, их «Компромисс» был готов, и Маргарита была согласна дать им аудиенцию. Они прошли по улицам – Бредероде первый, за ним примерно двести мелкопоместных дворян и низших аристократов: так сильно уменьшились пять сотен, о которых говорила молва. Толпа жителей Брюсселя восторженно приветствовала их. Но Маргарита была в неподходящем состоянии для того, чтобы принять этих просителей. Она переутомилась и обессилела за предыдущие две недели, когда заседала в Совете порой с семи утра до восьми вечера, председательствовала на собрании ордена Золотого руна, пыталась очаровать принца Оранского (бедная женщина, это была тяжелая задача для нее, у которой было так мало женских чар). Она заметно постарела и была такой нервной, что ее волнение внушало бы жалость, если бы не вызывало раздражения. Ей не хватало сознательной женственности и, в первую очередь, физических данных для того, чтобы извлечь выгоду из своих даже слишком искренних страхов. Как обычно, ее глаза были не вовремя мокрыми. Советник Берлеймон, обеспокоенный этим, попытался поддержать ее и сказал (по-французски): «Как, мадам? Вы боитесь этих нищих?» «Эти нищие» – так он посмеялся над процессией нидерландских дворян. Нищий по-французски gueux (гё), и эта насмешка дала конфедератам народное название, которое им было нужно, чтобы крепко связать себя с толпой: их стали называть гёзами. Через неделю Маргарита услышала на углах всех улиц крики «Да здравствуют гёзы!».
В момент встречи с конфедератами ей нечего было бояться: вокруг нее были ее советники, в том числе Вильгельм, Эгмонт и Хорн, а Бредероде оставил основную часть своих сопровождающих на улице и вошел к регентше только с дворянами-просителями. Пылко заявив о своей верности, он подал Маргарите знаменитый «Компромисс», та произнесла несколько официальных слов, объявляя, что прошение принято, и отпустила Бредероде. Вся церемония заняла лишь несколько минут.
Трудно сказать о ком-либо из присутствовавших, чего он ожидал от этого кульминационного момента, но теперь петиция дворян была в руках у регентши, как любая петиция, и несколько следующих дней ничего нельзя было сделать, оставалось только ждать ответа Маргариты и весело проводить время.
Это веселое провождение времени уже организовал Бредероде. Использовав дом Кулембурга, который охотно согласился на это, он пригласил триста гостей и сделал большие запасы еды и выпивки, особенно выпивки. Конфедераты уже слышали презрительные слова «эти нищие» и теперь обшаривали Брюссель в поисках круглых деревянных чаш для подаяния, решив набрать их как можно больше; потом они заменили ими золотые и серебряные чаши на своих обеденных столах. И Бредероде, наполнив свою нищенскую чашу до краев, осушил ее за здоровье всех собравшихся, крикнув: «Да здравствуют гёзы!»
Вильгельм в тот вечер обедал в мрачном настроении вместе с Эгмонтом, Хорном и Мансфельдом. Их обед был прерван одной из тревожных просьб Маргариты: регентша просила их явиться на заседание Совета, чтобы обсудить ответ на «Компромисс». Ей был нужен и Хоогстратен. Он не был с ними, и кто-то вспомнил, что Хоогстратен находится там, где и следовало ожидать, – на вечеринке у Бредероде. Мансфельд поспешил во дворец, а Вильгельм, Эгмонт и Хорн поехали обходным путем мимо дома Кулембурга, желая взять с собой оттуда Хоогстратена. По словам Хорна, лишь когда они оказались у двери и услышали, как шумели гости Бредероде, кто-то предложил войти в дом. Вечер наступил уже давно, и Вильгельм подумал, что будет разумно прекратить праздник, пока гости не успели наделать никакого вреда. Толпа пьяных молодых дворян могла натворить что угодно, если кто-нибудь решительный не заставит их разойтись по постелям.