Сент-Альдегонда захватил полковник Хулиан Ромеро, который по приказу Альбы стер с лица земли Нарден. Ромеро был старым успешным воякой, до этого двенадцать лет служившим под началом самого Вильгельма, когда тот командовал испанскими войсками в Нидерландах. Он увез Сент-Альдегонда в Гаагу, тогда еще находившуюся в руках испанцев, а затем в Утрехт. Путешествие нельзя было назвать приятным. Сент-Альдегонд исповедовал кальвинизм, а Альба уже сжег одного из пленных кальвинистов заживо. Он был младшим братом человека, возглавившего восстание пять лет назад, он не только подписал, но и написал текст «Compromis des Nobles»[14]
. Конечно, он подлежал уничтожению. Его жена, которой Вильгельм написал слова поддержки, уже считала его мертвым.Но Альба уже готовился к отъезду, и на всем уже лежала тень новой политики Рекесенса. Вместо того чтобы судить Сент-Альдегонда как предателя, его тюремщики обсуждали перспективу договоренности с ним и даже уговорили его написать Вильгельму о своих предложениях. Вильгельм воспринял эти посулы с опаской, памятуя, что предыдущие изменения политики короля не обнадеживали. Он боялся ловушки, в которую мог попасть сам Сент-Альдегонд под давлением или от удивления тем, как с ним обходились.
Тем не менее в его обязанности входило довести предложение о компромиссном урегулировании до сведения Штатов Голландии. К большому облегчению для Вильгельма, они не придали этому предложению большого значения. Как указали некоторые делегаты, не прошло и года после того, как лидеры французских гугенотов, соблазнившиеся предложениями о мире, были предательски перебиты в Париже. Все знали роковое изречение Констанцского собора «cum haereticis fidem non servandum» – «католик не обязан держать слова, данного еретику».
Однако Вильгельм не упустил возможности провести переговоры с самим Ромеро, чтобы получить обещания по поводу надлежащего обращения с пленными. Их старый солдат дал с благодарностью. Обращаясь с людьми Вильгельма не как с солдатами, имеющими общепринятые права, а как с предателями и преступниками, Альба действительно нарушал и первое правило военного здравого смысла, и правило хорошего тона. Плохое обращение с пленными бумерангом вернулось к тем, кто нарушал правила, в виде той бочки с отрубленными головами, выкатившейся к передовой линии испанцев под Харлемом. В будущем обе стороны согласились соблюдать правила ведения войны и в целом соблюдали эту договоренность.
Так закончился этот год, а с новым годом пришел новый губернатор. Закончилась первая и самая тяжелая фаза войны. Если к концу 1572 года Вильгельм утвердился в своем углу Нидерландов, то к концу 1573-го он и его люди получили молчаливое признание. Формально оставаясь мятежниками, фактически они стали нацией, уже не приговоренной без суда и следствия к наказанию огнем и мечом, а нацией, которой официально предлагались определенные условия в обмен на мир.
5
Это было лучше, но еще не значило, что опасность миновала. У Вильгельма было очень мало свободных денег, поскольку почти все его земли оставались в оккупированном испанцами Брабанте, а Амстердам – самый богатый город Севера – по-прежнему не поддерживал восстание. Налоги, введенные голландскими Штатами, заметно выросли, но люди добровольно согласились нести это бремя, значительно превышавшее введенное Альбой. Но даже несмотря на это, восставшим пришлось прибегнуть к неоднозначной процедуре продажи церковных земель, вбивавшей между католиками и протестантами очередной клин, убрать который было совсем не просто. В новом, 1574 году Вильгельм в письме к Людвигу снова просил помощи. Людвиг трудился не покладая рук. Он побывал в Гейдельберге и дома, а также во Франции и теперь с армией, в которой служил сын курфюрста-палатина Кристофер и младший из братьев Нассау Генрих, планировал весной начать новое наступление.